Итакъ пиши, говоришь ты, если не хочешь хать. Подлинно я могу писать и безъ всякаго затрудненія; хотя бы имлъ или нтъ, о чемъ писать. Сіи строки будутъ сему доказательствомъ.

Братъ моея богини, какъ я теб сказывалъ, у Г. Галла учинилъ меня опять своимъ соперникомъ; человкъ нимало не опасный по виду и качествамъ, но страшный по своимъ представленіямъ. Онъ чрезъ свои предложенія овладлъ сердцами всей фамиліи Гарловъ. Сердцами! сказалъ я. Вся фамилія ихъ не иметъ, выключая той, которая меня пленила. Но сія несравненная душа находится теперь заключенною и гонимою отцемъ самымъ суровымъ и самовластнйшимъ человкомъ, по внушенію кичливаго и надменнйшаго брата. Теб извстны ихъ нравы; и потому я не буду о семъ марать бумаги.

Но можешь ли ты вообразить странне сего, какъ быть влюбленнымъ въ дочь, сестру и племянницу такой фамилію, которую я вчно долженъ презирать, и чувствовать умножающеюся свою страсть, не отъ презрнія, гордости жестокости обожаемой красоты, но отъ препятствій происходящихъ по видимому отъ ея добродтели? я наказанъ за то что не хитрой лицемръ, за то, что не стараюсь о своей чести, за то что позволяю злословію противъ себя изрыгать ядъ. Но нужно ли мн лицемрство. Мн, который въ состояніи овладть всмъ, лишь только покажусь, и притомъ съ угодными для себя условіями, мн который никогда не внушалъ страха безъ чувствительнаго соединенія владычествующей любви? стихотворецъ сказалъ:,,что добродтель не что иное есть, какъ театральная роль, и что тотъ который кажется добродтельнымъ, поступаетъ боле по своему искуству, нежели по склонности.

Изрядно; итакъ я принужденъ употребить сіе искуство, если хочу понравиться такой женщин, которая истинно заслуживаетъ удивленіе. Въ самомъ дл, для чего прибгать къ сему искуству? не ужели я не могу себя исправить? Я имю толь.о одинъ порокъ. Что ты скажетъ о томъ Бельфордъ? Если какой смертной знаетъ мое сердце, то только ты одинъ: ты его знаешь; по крайнй мр столькоже какъ и я. Но ето гнусный обманщикъ; ибо оно тысящу разъ обольщало своего господина. Своего господина? сего то я не могу сказать. Я уже лишился свободы съ той минуты, какъ увидлъ въ первый разъ сію ангельскую красоту. Въ прочемъ я къ могу былъ расположенъ по описанію ея нрава; ибо сколькобъ сами ни были чужды добродтели, надобно быть безумнымъ, что не удивляться ей въ другомъ человк. Посщеніе сдланное мною Арабелл, какъ я теб говорилъ, было ошибкою дяди, который почелъ одну сестру за другою, и которой вмсто того, чтобъ привесть меня къ божеству, коей слава поразила меня по моемъ возвращеніи изъ путешествій, показалъ мн простую смертную. Съ великимъ трудомъ могъ отказаться; столько то я находилъ привязанности и старанія въ сей сестр. Я опасался только разорвать дружбу съ такою фамиліею, отъ которой надялся получишь богиню.

Я теб сказывалъ, что любилъ одинъ разъ въ своей жизни, и думаю, что сія любовь была чистосердечна. Я говорю о первой моей юности, и о сей знатной кокетк, коей вроломство, какъ ты знаешь, хотлъ я наказать во всхъ тхъ женщинахъ, которыми бы мн случай позволилъ обладать. Думаю, что для исполненія сего желанія, довольно въ различныхъ климатахъ принесъ жертвъ своему мщенію. Но воспоминая прежнее мое состояніе и сравнивая оное съ настоящимъ положеніемъ, я принужденъ признаться, что не былъ еще никогда влюбленнымъ.

Какъ же могло статься, спросишь ты меня, что я будучи столько ожесточенъ, за то что былъ обманутымъ, не преставалъ питать своей склонности къ любовнымъ дламъ? я тебя о томъ увдомляю, сколько могу вспомнить. Ибо надобно начать отъ дальнихъ обстоятельствъ. Подлинно другъ мой, ето произошло отъ сильной склонности къ новизн. Стихотворцы своими небесными описаніями столько разгорячили мое воображеніе, сколько божественная Кларисса воспламеняетъ теперь мое сердце. Они возбудили во мн охоту писать о богиняхъ. Я хотлъ только показать опытъ новаго моего жара въ Сонетахъ, Елегіяхъ и Мадригаллахъ.

Мн нужна была Ириса, Клориса и Силвія. Надобно было дать моему купидону крылья, стрлы, молнію и весь піитическій приборъ, представить мечтательную красоту, и помстить ее тамъ, гд другіе никогда бы не думали найти; я часто приходилъ въ замшательство, когда богиня моя новаго покроя не столько была жестока, нежели сколько свойственно было жалобному тону моего Сонета или Елегіи.

Сверхъ того другое тщеславіе соединено было съ моею страстію. Я отлично былъ принимаемъ всми женщинами. Будучи молодъ и надмененъ, ласкалъ себя тмъ мучительствомъ которое производилъ надъ ихъ поломъ; обращая на ту или другую свой выборъ, которой длалъ дватцать ревнивыми. Вотъ мое увеселеніе, которымъ я тогда тысячу разъ наслаждался. Я взиралъ съ совершеннымъ удовольствіемъ на негодованіе соперницы, за ставлялъ стыдиться не одну красавицу; видлъ многихъ терзающихся, можетъ быть о той свобод, съ какою другою обращалась лично съ молодымъ вертопрахомъ, который не могъ вмст всмъ оказать такой милости.

Словомъ сказать, гордость, какъ я теперь познаю, побудила меня боле, нежели любовь отличать себя наглостями, посл какъ я лишился своей кокетки. Я почиталъ себя ею любимымъ, по крайнй мр столько, сколько думалъ ее любить. Самое тщеславіе мое увряло меня, что она не могла въ томъ себ воспрепятствовать. Таковой выборъ одобренъ былъ всми моими друзьями, которые желали меня видть околдованнымъ, ибо они уже прежде не полагались на мои любовныя правила. Они говорили, что вс женщины придворнаго обхожденія, которыя любятъ танцы, псни и музыку, были привержены къ моей компаніи. Въ самой вещи, знаешь ли ты кого нибудь, Белфордъ, (я боюсь, что бы не показать тщеславія) который бы танцовалъ, плъ и игралъ на инструментахъ столько пріятно, какъ твой другъ.

Я никогда. не намренъ предаваться лицемрію, такъ что лучше желаю быть ослпленъ тми качествами, которыя свтъ во мн признаетъ. Весьма удаленъ отъ притворства являемаго самолюбіемъ, отъ мнимой униженности и отъ всхъ подлыхъ хитростей, коими пріобртаютъ почтеніе глупыхъ. Тщеславіе мое всегда будетъ откровенно въ тхъ свойствахъ, коимъ я одолженъ самому себ, каковы суть моя обходительность, мои рчи, видъ, непоколебимое поведеніе, и вкусъ въ благопристойности, я могу почитать славою все то, что ни пріобрлъ. Что касается до природныхъ моихъ дарованій, то не требую за нихъ уважать меня боле. Ты и самъ скажешъ, что я къ тому не имю причины. Но если я стою по своему уму боле, нежели обыкновенный человкъ, то таковое преимущество не приписываю самъ собою; и гордиться такою вещію, коея злоупотребленіе длаетъ насъ виновными, значитъ украшать себя чужими перьями, подобно какъ баснословная Соя.