– Зачем? – спросил Хорт. Одышка утихала, и он мог говорить в полный голос. – Зачем мне идти с тобой? В Храме я не нужен, а до него ты дойдешь и сам. Ориентируйся на солнце, и все.

– Не тебе судить, нужен ты кому-нибудь или нет! – оборвал охотника Ратан. – Что бы сказал Родомист, будь он жив? Эх, стыдоба какая! Ты бросил дом, налаженную жизнь, и все ради того, чтобы позволить болезни одолеть тебя? Тогда ты воистину достоин лишь жалости.

Ратан отвернулся. Хорт закусил губу, но смолчал. Дыхание почти восстановилось, а когда исчез противный тонкий свист при вдохе, он встал. Решимость пришла неизвестно откуда, и охотник разозлился на себя, на собственную слабость. Нет, надо идти до конца, и если умереть – то на ногах.

– Я готов, пойдем, – произнес он мрачно.

– Теперь я вижу мужчину, – улыбнулся Ратан. – Давай сюда мешок.

Хорт ощутил, как кровь приливает к щекам, но груз отдал.

Воевода

Налегке, только с оружием, Хорт пошел куда быстрее. Охотник ловко обходил завалы, находил дорогу через сплетение ветвей. Ратан, отягощенный двойной ношей, едва поспевал за ним.

Солнцу надоело карабкаться по голубому скользкому куполу, и оно остановилось, истекая зноем. Затем потихоньку начало спускаться. Тени, что были совсем короткими, стали понемногу удлиняться. От Хорта, идущего в пяти шагах впереди, доносился могучий аромат пота.

Облитый жарой, словно блин – сметаной, Ратан утратил бдительность. И когда кусты затрещали, не успел среагировать. Пахнуло зверем, взору путников предстала мощная туша высотой в сажень.

Человекоподобное тело имело ту же сажень в плечах, бычья голова сидела на толстой шее. Маленькие глазки смотрели тупо, в длинных, висящих ниже колен руках чувствовалась неодолимая мощь. Прежде чем Ратан успел что-то предпринять, тренькнула тетива, и стрела бессильно отскочила ото лба чудища, оставив над бровью небольшой порез.

Рогатый монстр нахмурился почти по-человечески. От его яростного мычания посыпались листья, и могучая туша устремилась к Ратану. Тот, отягощенный двумя мешками, отскочил с грацией поросой свиньи и едва не упал. Но огромный противник пронесся мимо. Пока разворачивался, воевода успел сбросить груз и выхватить меч.

Роя копытами землю, быкоголовый опустил рога и помчался на Ратана вновь. Воевода легко увернулся от выставленных вперед рогов. Отскакивая, провел лезвием по заросшему рыжей шерстью боку. Шкура лопнула, потекла кровь.

Но досталось и Ратану. Кулак, размером с человеческую голову, угодил в грудь. Там что-то хрустнуло, и воевода отлетел на несколько шагов. На ногах устоял только чудом. Рогатое чудище взревело и снова помчалось в атаку, безжалостно топча траву. Ратан пригнулся и полоснул по бугрящейся мускулами ноге.

Быкоголовый полетел кувырком, но длинные руки опять сделали свое дело. На этот раз воевода получил удар в бедро. Первый раз в жизни встретил врага столь сильного и увертливого одновременно. Быкоголовый поднялся, глаза его под низкими бровями налились кровью, по мускулам побежали судороги ярости.

Ратан отступил, но уперся спиной в дерево. Быкоголовый тряхнул головой и пошел вперед медленно, следя за каждым движением противника. Хлопнула тетива, и обитатель Внутреннего леса замычал, выдергивая стрелу из плеча, развернулся и бросился на нового противника.

Воеводе хорошо был виден Хорт. Охотник целился, решительно прищурившись, не выказывая ни малейшего страха, хотя на него неслась громадная туша.

Не добежав сажени, быкоголовый зашатался и рухнул, как подрубленное дерево. Из горла у него торчала стрела. Ратан отклеился от ствола, на негнущихся ногах подошел к Хорту:

– Что же ты сразу начал стрелять? Он бы, возможно, и не напал.

– Я просто испугался, – ответил охотник прямо. – Как видишь, от меня одни неприятности.

– Да нет, не одни, – воевода усмехнулся. – А вдруг бы он все-таки напал? Тогда без твоих стрел мне бы туго пришлось.

Убрав меч в ножны, Ратан ощупал пострадавшие места. Бедро распухло и отзывалось болью, синяк на груди был размером с яблоко, но кости, к счастью, оказались целы.

– Ну что, идем? – сказал он.

– Идем, – ответил охотник.

Сановник

В «Книге Дней» сказано, что «хорошо видеть яркие сны в первый день месяца, в день Грифона». Это правило действует даже в том случае, если день Грифона приходится не на полный месяц в тридцать дней, а на тот довесок, что втиснулся между месяцем Собаки, последним месяцем старого года, и месяцем Ежа, первым – года нового. Иногда он бывает в пять дней, иногда – в шесть, но тем не менее имеет свой тотем. Его называют месяцем Окуня.

Судя по тому, что увидел во сне Айлиль, один из знатнейших альвов государства Эрин, ничего хорошего ему в ближайшее время ждать не приходилось. Образы сна были тусклы и неразборчивы, но оставили после себя тяжелые, мрачные предчувствия. Проснулся сановник в поту и с бьющимся сердцем. Обнаружил, что за окном еще только разгорается бледный рассвет.