Жизнь лосей в Светлом урочище мало чем отличалась от кочевой. И сейчас они много ходили по сосновым и осиновым крепям, только теперь по кругу, в поисках корма. Лишь чуть забрезжит рассвет, отдыхающие звери начинали прясть ушами, улавливая каждый шорох. Первым с лежки поднимался Буян. Долго стоял неподвижно, с поднятой головой. Вокруг ни звука. Только где-то далеко-далеко, в хвойниках, возились тетерева. В мглистом туманном рассвете, шурша снегом, Буян направлялся на кормежку. Лоси поднимались и покорно шли за своим вожаком.

3

Кроме пар в стаде были и лоси-одиночки, и яловые лосихи. Тут же бродили и прошлогодние телята. Они, как и взрослые, ели грубый корм, спали в снегу. Матери к ним особой заботы не проявляли.

Быки сбрасывали рога. Отмершие, сухие, как сучья, они мешали им. Первыми это чувствовали молодые лоси. Зайдя в чащу, бодали деревья, до боли трясли головами.

Не нужны стали рога и Буяну. Как и другие его собратья, он цеплялся ими за кусты, стучал о деревья. Но рога упорно не желали спадать. Теперь он один таскал на голове красивую, ветвистую корону.

Однажды, когда Буян лежал и скреб самым длинным отростком о комель березы, надо лбом что-то неожиданно хрустнуло. Он с силой тряхнул головой. Рога закачались. Буян поднялся, всадил их в развилку дуба и резко дернул. Ствол дуба содрогнулся, с веток на спину посыпался снег. Буян отряхнулся, необычно высоко вскинул облегченную голову.

...Скупое на тепло февральское солнце все чаще и чаще озаряло лесные дали. Светлее и продолжительнее стали дни. На пороге еще не было весны, но ею уже пахло. Беременные лосихи с каждым днем тяжелели. Они все чаще уединялись, отходили от стада. В недоступных крепях болот, в ивовых зарослях лесных ручьев отыскивали для себя укромные места. Но после отела смело выходили на кормежку.

Переходы не страшили новорожденных лосят. Они бойко ходили за матерью, резвились. Вскоре стадо уменьшилось и потом распалось. Буян с лосихой снова остались одни. А с ними два рыженьких лосенка. Буян зорко следил за ними.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

1

В кабинете председателя Сосновского сельсовета мерно отбивал время увесистый маятник больших настенных часов: тик-так, тик-так! А Жезлову казалось, что он твердил ему: так-так, так-так!..

Склонясь над потемневшим от времени дубовым столом, он вслушивался в каждое сказанное Шевлюгиным слово.

Егерь сидел у окна в распахнутом черненом полушубке, в валенках с высокими голенищами, катая самокрутку в коричневых толстых пальцах. Обросшее щетиной лицо его поблескивало от пота.

– Выпивал, и даже не раз, - гудел он хрипловатым, надтреснутым басом.
– Выпивает и сам Буравлев. Притвора. Дома все равно не лучше других. Только он умеет скрывать, а мы все напоказ. Вот я и отвечаю на ваш вопрос - каков Буравлев? Вот такой... хитрый, себе на уме.

Жезлов почесал за ухом.

– Да нет, я говорю, уважают ли его люди?

– Люди сильного уважают. А Буравлев вроде не из таких.

– Так-так!
– Жезлов откинулся на спинку стула, хрустнул плечами. Во всяком деле он любил вникнуть в каждую, казалось бы, никому не нужную, мелочь. Вот и сейчас его интересовало все, до ничтожной подробности. "Люди, они очень точно подмечают в человеке все. К ним надо прислушиваться..."

Так-так!..
– подтверждали часы.

– А ведь Буравлев прав, - продолжал Шевлюгин.
– Хоть и свинью подкладывает Маковееву... А что - каждый за свое плоскодонное счастье борется. Он и нас хочет запугать. Человек он склочный. Да только ему это не удастся.

– А как ты думаешь насчет охоты?
– поинтересовался Жезлов.

– Охота завсегда была отдельно от лесхоза. Даже в старину, у помещиков там и князей егери были. Да и как может быть охота без егеря? Нет, эту брешь-то Буравлеву не пробить. В плечах слабоват.

Шевлюгину было интересно знать, а что скажет на его слова инструктор райкома. Но Жезлов не высказывал своих мыслей вслух.

Ссылаясь на дела, он распрощался с Шевлюгиным.

В кабинет вошла Стрельникова. Поздоровались.

– Я бы хотела с вами поговорить доверительно, - щеки Стрельниковой заиграли румянцем.

– О чем?
– Жезлов бросил взгляд на часы.

– О Буравлеве. О новом лесничем.

– О Буравлеве?

2

Буравлевское дело Жезлов изучал со всей серьезностью. Многолетний опыт работы подсказывал, что из мелочей порой вяжется цепь большого целого, которое и определяет сущность любого человека.

Из года в год он занимался разбором персональных дел, готовил их на бюро райкома. Жезлов мог быть хорошим товарищем и задушевным другом, но, стоило ему поручить подобное задание, тут же преображался, в голосе появлялся леденящий холодок, взгляд становился суровым.