– Я спрашиваю серьезно.
– Голос Буравлева прозвучал требовательно. Бревна украдены из лесу?

– Ты что!
– Сомов сжал кулаки и пошел на гостя.
– Я тебе не Ванька-мукомол...

Буравлев выхватил из-за пояса топор.

– Не подходи, гад, зарублю!..

Сомов нерешительно попятился, очумело взглянул на вдруг посуровевшего Буравлева:

– Ты что? Кто ты?

– Я лесничий. И не пытайся отпираться. Факт налицо. Судить будем.

– Я тут ни при чем! Я купил, и только. Я не крал, - смекнув, в чем дело, трусливо бормотал Сомов.

– С этого и нужно было начинать. У кого покупали?

Сомов опустил голову.

– Ну что ж, молчишь?

2

Из Лукова Буравлев завернул к Шевлюгину. Усадьбу егеря с трех сторон окружал овраг, заросший орешником и молодым корявым дубняком. По краям оврага, чтобы никто не мог пройти, опутан колючей проволокой добротный частокол.

От леса усадьбу отсекал высокий дощатый забор. Дом этот скорее всего напоминал крепость...

"Живет, как барсук в норе, - отметил Буравлев, поднимаясь по ступенькам крыльца.
– Удельный князек, а попробуй тронь его - сразу найдутся защитники".

– О-о! Кого я вижу!.. Проходи, проходи, дорогой Сергей Иванович! распахивая перед гостем дверь, запричитал Шевлюгин.
– Марфа, смотри, кто пришел-то к нам!

Из другой половины избы высунулась плотная женщина с большими серыми глазами и уставилась на Буравлева.

– Подай-ка нам что-нибудь посытнее. Из подвала достань ту, с черносмородинным настоем. Да поживей.

– Не старайся, Матвей Кузьмич, - запротестовал Буравлев.
– Все равно пить не буду. По делу зашел.

– Никаких дел!
– тараща глаза, возразил Шевлюгин.
– Лучше и не говори. Там у меня приготовлено для друга дорогого. Марфа! Ты скоро там?!

Но Марфа, по всей вероятности, не особо торопилась.

– Гаврюху Сомова встретил, - стараясь быть спокойным, сказал Буравлев.
– Ругается. Подвел ты его.

Лицо Шевлюгина перекосилось.

– Ты что-то путаешь. Не знаю такого.
– Он выхватил из кармана папироску и, сунув ее в мясистые губы, начал нервно шарить по карманам в поисках спичек.

Буравлев вынул найденную Прокудиным зажигалку и, нажав кнопку, поднес ее к папироске. Шевлюгин машинально ткнул ею в пламя и тут же оторопел. Губы его хищно дрогнули.

– Узнаешь?
– прощупывал его пытливым взглядом Буравлев.

– Ну как же!
– деланно заулыбался тот.
– На днях тропил зайца и не заметил, как обронил. Спасибо, что нашел, - и потянул к зажигалке руку.

Буравлев, смерив его плотную, коротконогую фигуру взглядом, отстранился.

– Признаешь, значит? А Гаврюху признать не хочешь. Так-так... укоризненно покачал головой.
– Мастак ты, выходит, Матвей Кузьмич. Кто же тогда в колхозной машине от Лужков увез штабеля леса? Уж не сами ли они перебрались в сомовский сарай?

Шевлюгин выплюнул изо рта незажженную папироску, сквозь зубы процедил:

– Ты за кого меня принимаешь?

– За того, кто ты есть на самом деле.

Лицо Шевлюгина налилось кровью. Взбычив голову, он шагнул на лесничего.

– Уйди, раздавлю, как клопа!

Буравлев, усмехаясь, прошел к столу и, усаживаясь на табуретке, спокойно сказал:

– Ты вроде дорогому гостю черносмородинной настойки обещал?

– Уйди, говорю!..
– еще свирепей зарычал егерь. Мясистое, толстощекое лицо его и жилистая, изборожденная морщинками шея налились кровью.

Буравлев поднялся, пересек комнату и, не взглянув на Шевлюгина, толкнул плечом дверь.

3

В сельском Совете было людно. Только что закончилось совещание, и еще не успели разойтись по своим делам. У председательского стола толпились колхозники.

Буравлев подождал, когда председатель Совета освободится. Отозвав его в сторонку, рассказал о хищении бревен и передал как вещественное доказательство зажигалку.

Председатель Совета покрутил в руках, дважды чиркнул ею и ухмыльнулся:

– Придумают же, черти!..

Уже вечерело. Над колокольней полуразрушенной церкви суматошились галки, где-то во дворе жалобно мычал забытый всеми теленок.

Буравлев шел, охваченный думами. И натолкнулся на Стрельникову.

– Зову-зову, а ответа никакого, будто и на самом деле не слышишь, - с упреком прозвучал ее голос.

Буравлев приветливо улыбнулся:

– Стоит ли на это обижаться! Задумался, вот и вся тут беда...

– А в тот вечер почему...
– и, не договорив, Евдокия Петровна смущенно опустила глаза.