– Оглушил! Или случилось что?
– уставился на Севку.

– Назарка помирает. Запрягайте скорей!

– Как?
– потерял голос Егор Лукич.
– Куда ж ты его?
– спросил шепотом.

– В Горяны. Давно бы к фельдшеру...

– Вона! Это же с гаком шестьдесят верст. Да и в Тобольск мне. А-а, черт!..

– Я повезу, раз некому, - решился Севка.

– Куда ж ты, хромой? Да и дороги, поди, не знаешь.

– Найду, запрягайте!

Заложили старую Кушевку. Севка постелил в телегу охапку сена. Егор Лукич вынес тулуп, перекрестился, отворил ворота:

– Ну, паря, с богом!

Севка гнал на мельницу в галоп. Бросил вожжи, схватил тулуп и - в завозчицкую.

– А где ж хозяин?
– скосился Порфирий на дверь.

– Нет хозяина. Ему в Тобольск, - нахмурился Севка.
– Мне ехать.

– Тебе? А как же ты в одном сапоге?

Севка подошел к нарам, поднял с пола сапог и, стиснув зубы, впихнул в него раненую ногу. Встал, поморщился, через силу улыбнулся:

– Сойдет! Собирай Назарку, дядя Порфирий.

Порфирий закутал Назарку в тулуп, вынес, бережно посадил на сено. Негодуя на свой раскатистый бас, проговорил как можно мягче:

– Выходит, не поднял я тебя зверобоем-травой. Ничего, брат, не поделаешь! Потерпи, хлопец, до фершала, он человек ученый, не нам чета. Потерпи... Мы еще с тобой во каких окуней наловим! И щук наловим на живца. Ну, счастливого пути!

Севка тронул вожжи. Кушевка осторожно взяла с места, пошла, прибавляя шагу. На мягкой от пыли дороге совсем не трясло.

– Так не забудешь, где свертывать?
– крикнул вслед Порфирий.
– На выезде из Бородулина - развилка: правая пойдет на Голынку, а тебе по левой держать.

– Не забуду!
– обернулся Севка.
– Счастливо оставаться!

Шестьдесят верст - путь не близкий. Хороший хозяин за такую дорогу раза два покормит лошадь, не меньше.

Севке кормить некогда: все дергает и дергает вожжи - поторапливает кобылу. А она и так не ленится, бежит резво, благо ночной холодок, мухи не докучают.

В лесу пошла тряская дорога - по корням. Кушевка уж на что привычная, но и она спотыкается, сердито фыркает. Подпрыгивает в передке телеги Севка, подпрыгивает Назарка, закутанный в тулуп.

Страшно Севке. Не темноты боится, не волков. Из головы не выходит одна-единственная мысль: вдруг Назарка умрет в дороге!

Время от времени Севка наклоняется, распахивает лохматый воротник тулупа, настороженно слушает: дышит ли?

Запахнет тулуп, подергает вожжи, глянет на темное небо. Скорей бы уж утро! Утром Назарке становится легче.

Наконец рассвело. Сперва попрятались в небе звезды, потом серо стало вокруг, и вот словно огненная игла проколола тайгу. Отчетливо стали видны каждый листок на березе, каждая хвоинка на ели.

Осторожно раздвинув воротник тулупа, Севка глянул Назарке в лицо. "Спит, - подумал он.
– До чего умаялся... А вдруг не спит? Вроде не дышит..."

– Назарка-а!
– закричал Севка, холодея от страха.
– Открой глаза. Слышишь!

Не открыл. Лишь ресницами шевельнул. Но Севке и этого достаточно.

Дорога начала падать вниз. Кушевка перешла на шаг и, приседая, стала сдерживать напирающую телегу. Дойдя до ручья, остановилась, потянулась к воде.

Севка вспомнил, что за всю дорогу ни разу не поил кобылу. Соскочил, отпустил чересседельник, а сам не сводит глаз с телеги, держит под прицелом тулуп.

И вдруг тулуп шевельнулся! Назарка силится выплюнуть что-то и только пускает пузыри.

– Ляг на бочок, ляг!
– кинулся на помощь Севка.
– Вот так, - повернул он Назарку.
– А теперь плюй.

Назарка долго выплевывал густую слюну, свесившись с телеги. Наконец повернул голову, посмотрел на Севку.

– Ну, как ты? Не лучше тебе? На-ка вот пополощи рот, - достал Севка из-под сена бутылку с кипяченой водой.

Схватил Назарка бутылку, начал пить, проливая себе на грудь, на тулуп. Чуть передохнул - и еще. Севка потянулся было к бутылке, хотел взять. Нет, не отдает, сердито трясет головой!

– Что это ты воду? Может, перекусим?
– предложил Севка.

– Давай!

– Чуть погодя. Ладно? Мы ведь горячую Кушевку напоили.

– Ладно!
– наклонил голову Назарка. Он тоже понимает: раз горячая кобыла напилась - нельзя ей стоять.

Проехали с версту шагом, свернули на поляну. Севка выпряг Кушевку, стреножил. Хотел снять Назарку, а тот уже и сам слез.

– Одурел ты!
– прикрикнул Севка, хватая с телеги тулуп.
– Босыми ногами на землю!

Усевшись на тулуп и послушно накрыв ноги, Назарка с охотой съел два отваренных всмятку яйца и потребовал сала.