– Попробуйте, Порфирий Петрович.

– Не обидитесь?

– Не знаю.

– Ладно. Человек в отпуске может позволить себе и лишнее. Вы не хотите ответить на мой вопрос не потому, что считаете его опасным, а потому, что он поставил вас в глупое положение. Сказать: "Нет" - вам неудобно Ведь вы мужчина! А сказать: "Да, я мог его вышвырнуть, он этого заслужил" - вы тоже не можете, потому что получили определенное воспитание и не любите врать. Ведь вы не вышвырнули бы из окна Тихомирова, Игорь Анатольевич? А?

– Вы, кажется, проповедуете самосуд!

– Увы! Не имею права. Только уточняю факты.

– Это не факты, а предположения. Что бы я мог сделать, если бы... Хорошо, если вас это интересует... Я бы в самом деле не стал его убивать. Не так воспитан, как вы проницательно заметили.

– Польщен. Но какого же черта вы делали у Тихомирова ночью, после защиты? Зачем вы поехали туда?

– Когда?

– В то самое время, когда, по вашему первому алиби, вы сидели здесь, а по второму - еще ничего не ведали об украденных записях?

– Ну, знаете...

– Знаю.

– Что вы знаете?

– Что вы были там.

– Это неправда!

– Правда, Игорь Анатольевич, правда, - сказал Мазин тихо.

– Откуда вы знаете?
– спросил Рождественский тоже негромко.

– Около двенадцати ночи вашу машину видели возле дома, причем не на стоянке, а возле автобусной остановки, в стороне.

Удивительно, но Мазину показалось, что Рождественский обрадовался:

– Но меня-то не видели!

Мазин подумал:

– Нет.

– И не могли видеть, потому что я был здесь.

– Тут имеется небольшая неувязка, вы правы, но ведь на машине нетрудно создать видимость совпадения сроков. Каких-нибудь пятнадцать минут - и вы там. Еще пятнадцать - и вы здесь.

– Остроумно. Если вы только не выдумали насчет машины.

– Нет, не выдумал.

– А кто ее видел?

– Машину видел квартирант вашего сторожа. Прокофьича.

– Я с ним не знаком.

– Возможно, но он узнал чертика.

– И только?

– Деталь характерная.

– И, по-вашему, это может считаться доказательством? Меня он не видел, номера машины не знает... Ведь не знает?

– Не знает...

– Тем более! Ему показался знакомым чертик. Я, разумеется, не эрудит в юридических науках, но, по-моему, это слабовато.

– Очень, - согласился Мазин.
– Если еще добавить, что он был не вполне трезв, то вы имеете полное право отвести такого свидетеля...

– Еще бы!

– ...Хотя он и сказал правду.

Рождественский разливал остатки коньяка. Рука его чуть дрогнула, и Мазин услышал, как стукнуло горлышко графинчика о край рюмки. Рождественский улыбнулся через силу:

– Вы в самом деле опытный следователь. Не хотел бы я попасть к вам на допрос всерьез.

Мазин поклонился:

– Еще раз спасибо. Однако я говорю почти серьезно.

– Вы поверили пьянице?

– Он, между прочим, офицер Советской Армии.

– Мундир? Слово чести?

– Не иронизируйте. Дело не только в этом офицере. Я бы мог ему не поверить. Но, на вашу беду, на машину обратил внимание милицейский патруль. Правил она не нарушила, однако стояла без хозяина ночью, и они записали на всякий случай номер.

– Показаний своих сотрудников можно набрать сколько угодно!

– Не будем спорить, Игорь Анатольевич. Давайте лучше выпьем за ваше алиби!

– Ну и странный же вы человек. Как любит говорить мой почтенный родитель, большой оригинал.

Рождественский поднял свою рюмку, но не выпил, а поставил снова на стол.

– Пейте, пейте, не нервничайте. Мы только беседуем, обмениваемся мыслями. Вы сообщили мне много интересного. Не мог же я остаться в долгу.

– Скажите все-таки, сколько процентов серьезного в нашем разговоре?

– Почему вы нервничаете? У вас же есть алиби.

– Да, есть. И могу сказать вам с серьезностью в сто процентов, что я не убивал Тихомирова, хотя этого подонка и стоило выкинуть в форточку. Вместо меня это сделал господь бог!

– А вы в это время разыскивали коньячок по городу?

– Совершенно верно.

– Так сказать, разделение труда?
– усмехнулся Мазин.
– Вот что значит воспитание! Но неужели вы не могли преодолеть себя? Разозлиться и толкнуть? А?

Рождественский глотнул коньяк залпом: