Шрифт:
– А зачем же толкаться? Будто кроме ГУМа и ЦУМа пойти больше некуда?
– Театры, музеи, конечно, - поправилась Лариса.
– Мы вот в последний раз во Дворце Съездов были. Такой там буфет замечательный.
– Значит, не хотела бы в Москве жить?
– Как сказать. Да меня и не звали. В этом деле уж как посчастливится.
– А сама-то откуда?
– Из-под Чернигова. После школы в Киев учиться поехала. С институтом не вышло, зато в техникум приняли. А там лейтенантик один. Любовь - не любовь, да назад-то, в деревню, знаешь неохота как было? Вот и завез в эту даль. А сам по году в плаванья ходит.
Лешка кивнул. Он уж слышал такое. Того - длинный рубль поманил, тот - с законом повздорил. По доброй воле на Север только в романах да в маминых теориях ездят.
– А дальше-то что?
– Ничего.
И Лешка чуть дымом не поперхнулся. Это вот "ничего" (оно у Лешки в ушах как эхо вдруг раскатилось; "ни-че-го" - ведь слово какое!) - каким-то непонятным образом наизнанку все вывернуло. Ведь все, что прежде он слышал непременно счастливым концом венчалось. Условия жанра навязывали. Помаялся, дескать, получи что положено. А что положено? Да и кто положил?... И киваешь как будто китайский болванчик. Потому что видишь, что - ложь, что рассказчик себя обманул и теперь на тебе свой обман опробует. И суд ему твой - как корове топор. Ему бы во лжи укрепиться. Что, вот, не один, и другие так думают. И мило, уютно так все получается, веревочки все в узелочек завязываются... А тут - "ни-че-го"!
– А ты не боишься?
– спросил он Ларису.
– А чего же бояться?
– Да так, - и щелкнул пальцем по кончику сигареты - и чуть со стола не слетел: - Да ты посмотри! А ведь - щепка!...
– Не может быть!
– Лариса взяла сигарету, повертела перед глазами.
– А еще говорили...
– и вдруг рассмеялась. Сначала хотела расстроиться, но смех сквозь обиду прорвался. И так заразительно вышло, что Лешка тоже не удержался.
– На, другую возьми, - раздавила она окурок в консервной банке.
– Нет. Не хочу... Ха-ха-ха, - Лешку прямо трясло.
– На экспорт дрова нам прислали!
– Напрасно. Бери!
– Хорошо, - и сунул сигарету за ухо.
– Сначала с витриной покончу.
Теперь и витрина стала другой. Мазок и шлепок - кисточка летать по этой витрине хотела.
– Я тебе ее как витраж распишу! Пикассо от зависти лопнет!
Лариса снова села на стул, но ногу на ногу класть не стала. Сдавила колени, а потом и халатом укрыла.
– Ты не сердись, - уже не смеялся Лешка.
– Со мной так бывает.
– Что бывает?
– не поняла Лариса.
Но Лешка не ответил, намазал синим над Кремлевской стеной, наплел пучки облаков (амурчиков только б сюда!) и проткнул лучом солнца.
– Раскрыться всегда тяжело, - сказал он.
– То есть, собою сделаться. Ведь здесь не поймешь, наобум тычешься - то ли сердце замрет, то ль от смеха подавятся.
Облака получились тяжелые, вот-вот край стены зацепят
– и он подмазал их синим, загнал чуть повыше.
– Ведь я тебя обидеть хотел.
– Зачем же обидеть?
– ларисины глаза тоже вверх потянулись.
– А так. Чтоб свое при себе оставить. Мол, моя тайна - это моя. Пусть-ка другой сперва раскошелится.
– А ежели нет?
– Чего нет?
– Тайны никакой нет?
– Так не бывает. Она у каждого есть, - но на минуту перестал рисовать.
– А ежели нет, то и жить не стоит.
– И какую ж ты тайну придумал?
– Э-э, так нельзя, - он взял тряпку и вообще смахнул облака. Без них как-то лучше. А на освободившемся месте нашлепал разноцветные точки. Думаешь, звезды? Салют сделаем.
– Но Лариса продолжала смотреть, глаза ее были совсем рядом. Большие, лучистые. И зачем только синим намазала?
– У Джека Лондона рассказ такой есть. Одна старая сводня невесту науськивает. Мол, мужчина - дурак, все ему сразу давай. А получит свое - на других женщин зарится. Потому ты ему не спеши уступать. Всегда что-то где-то припрячь. Чтоб загадка осталась. Только тупица та старуха была. Божий дар с яичницей путала. Потому что тайна - это как краска из тюбика: давишь, давишь - а всегда остается. А если припрятал - какая ж тут тайна? Обычный обман получается.
– Бросил он ее, значит?
– Нет. Просто без любви до смерти прожили.
– Страшно-то как.
– Страшно, - согласился Лешка. Лариса опустила глаза, и в магазине как будто темнее стало.
– И какую ж во мне ты тайну увидел?
– А тайну не видят. Ее только чувствуют... Что веришь во что-то. Из меня, вот, художника сделала. Не мазилку какого-нибудь... И Светке про то ж говорила. Светке - ей сапоги подавай. А тебе - не-ет... Я ведь думал вчера: развлеченье придумала...
– Витрину хотела украсить.
– Витрина-витриной...
Лешка, наверно, еще бы что-то сказал, но тут под самым окном остановилась машина.
– Тьфу, черт! Пс хватало еще и комендатуру попасть!
– Если патруль - не пушу, - сказала Лариса, застегнула халат и двинулась к двери.
За дверью послышались голоса. Лешка их сразу узнал: Желток со приятели. Лариса хотела их не пустить. Но таким откажи. В магазин ввалился Пашка Дзиворонюк, а за ним и сам Женька. Третьего, видно, на стреме оставили.