Шрифт:
...потому что у отца не было почны под ногами, - объясняла мама. Всю-то жизнь он витал в облаках. А романтика, знаешь, пока тебе двадцать...
– и, чувствуя, видно, что выходит совсем уж безжалостно "Встать! Суд идет! Разбирается дело!..." - шутила: - А что, инженер - тоже звучит вполне гордо!
С того и пошло лешкино предательство. Сначала из страха, потом по инерции. Пока мамина доктрина вдруг не сработала. Единственный раз, но зато уж на все сто процентов: он провалил экзамен по химии - и теперь тянет солдатскую лямку.
– Шапошникова не видел?
– просунулась в дверь голова Генки Жукова.
Никакой Шапошников ему, конечно, не нужен. Просто погреться приспичело. И Лешка поспешил подыграть:
– Обещал заглянуть, - (это пока Клавка в очередной раз чертыхалась).
– Ничего, подождем, - стянув рукавицы, принялся дуть на руки Генка.
– На, покури, - предложил Летка.
Но тут клавкин "Феликс" сорвало с мертвой точки, и Клавка вперила в Генку немигающий глаз:
– Здесь не курилка!
Но Генка на Клавку плевал. Ему с ней харчи не делить.
– На морозе курить - пальцы стынут, - сказал он и пробарабанил по клавкиному столу своими култышками. На среднем и указательном пальцах у Генки не хватает фаланги. Тяжелые, как барабанные палочки, они выбили смачную дробь.
Но Клавка только фыркнула и отмела генкину руку.
Это случилось в прошлую зиму. Морозы за сорок стояли, и что ни день кто-нибудь обмораживался. Ухо иль нос, а уж пальцы на руках и ногах - каждый третий в санчасти сиживал. Но в жизни всегда так - если ударит, то в сокровенное место. Генка бы нос и уши в придачу за каждый палец отдал. Он как раз на гитаре учиться начал. Только-только азы освоил. Первые аккорды слагаться стали. Забьется на нары, скрючится так, что гитары не видно, будто слова на струнах вычитывает:
А время стекает,
По лицам струится,
И нам остается лишь время забыться.
Забыться на время...
– а тут тебе на!
Лешка месяц за ним попятам ходил. Чтобы одного не оставить. Да он бы сам на гитаре выучился, если бы это Генке облегчение принесло. Пока, однажды, снова Генку с гитарой увидел. Мурашки по спине пробежали, с какой Генка любовью струны пощипывал. Только держал он ее в другую сторону, словно левша.
– Я струны перетянул, - объяснил Генка.
– На правой-то руке пальцы целы. А бренчать и этими можно.
– Ты лозунг писать - или сигаретки покуривать?!
– снова отставила "Феликс" Кланка.
– Люди работают, а они - ишь, буржуи!
– Сейчас, Клавочка. Ползатяжки осталось, - сказал Генка и принялся надевать рукавицы.
– А я чего заглянул. Пашка Дзиворонюк ко мне подходил. Говорит, Желток обижается.
– Чего это вдруг?
– Как чего? Из-за посылки. Майкл-то правду сказал: надо было этим придуркам рюмашку налить.
При слове "рюмашку" клавкины уши как створки моллюска раскрылись.
– Да шли они!...
– И я так сказал. Но вредные, гады. Смотри, чтоб чего не подстроили.
"Теперь весь праздник изгадят", - уже на полу, разложив линейку и кисти, додумывал Лешка. Не то, что бы стало уж очень обидно. Какой, к черту, праздник? Какие тут вообще праздники?! Но когда набросал первую строчку: "Товарищи военные строители!" - что-то вдруг подкатило. Будто гадость какую-то съел и теперь сблевать тянет. И весь мир вокруг вдруг серым представился. Как это железо. Не было в нем ничего. Не было и не будет. И вечно таких, как Генка, обижать в этом мире будут. А всякая мерзость, вроде Желтка, будет мзду собирать... Но вышло нескладно. Какая тут связь? При чем здесь: Желток - и генкины пальцы?
Лешка окунул кисточку в банку. Надо этих "военных строителей" позабористей написать. Да и вообще, увлечься. Иначе издохнешь. И принялся заглавное "Т" накручивать. Что-то вроде виньетки вышло. "Шапочку" в правый бок протянул, так что она всю строчку укрыла, а восклицательный знак - будто перо в чернильнице. Знайте, мол, наших! "Встретим 59-ю годовщину..."
Но увлечься не дали.
– Сколько раз говорил: не покупайте у них ничего!
– вломился в контору Шапошников.
– И с жалобами потом не ходите!
– Товарищ капитан! Товарищ капитан!...
– следом появилась просительница.
– Осторожней, бабуля!
– загородился Лешка.
– Краска не высохла.
– Я бочочком, сыночек.
По лучше б не поворачивалась. Круглая, как колобок: валенки - размер сорок пятый; матросский бушлат поверх телогрейки.
– Да чем же я могу вам помочь?
– бухнулся за стол Шапошников.
– Наказать. И деньги вернуть.
– Да у меня две сотни солдат работают!
– А я отличу. Я его из тыщи узнаю.