– Отморозил, Петюнь! Сил терпеть больше нету!

– Сейчас, - закрыл форточку Петька.

Потом лязгнул засов, и в щель пролезла рука с какою-то склянкой.

– На, разотрешь...

Но Борька навалился на дверь. Лешка тоже поддал - и они с грохотом влетели в переднюю.

– Поговорить надо, - сказал Борька и показал Лешке на дверь, чтобы засов на место задвинул.

Петька здоровый малый, на голову выше Борьки. Но сейчас какой-то испуганный. Прижался к стене, склянку в руке держит.

– Кто Валерку на губу засадил?

– Ребят, я все по-честному, все по-честному...
– густо задышал Петька.
– Я этих крыс три недели травил... Все помойки облазил. Мне в увольнение до зарезу надо. Трое суток командир обещал.

– Ну и что?
– надвинулся на него Борька.

Петька сглотнул:

– Я ему больничный лист написал. Все как положено... А потом приказ из штаба пришел, чтобы лист я этот порвал...

– Кто приказал?

– Откуда я знаю?...

И Борька его ударил. Резко, так что голова на сторону отлетела и черный ручеек с подбородка закапал.

– Кто приказал?

– Не знаю!
– загородился руками Петька.

– Замполит? Начштаба? Мартынов?
– перечислял Борька.

– Может, Желток?
– предположил Лешка.

Но Петька лишь тряс головой, и Борька ему в живот

заехал, а когда он присел - снова по морде, так что Петька на пол грохнулся. Со стены свалился плакат, звякнула склянка.

– Желток?
– насел Борька.

– Мне в увольнение надо! До зарезу надо!...

– Тебя ж, сволочь, врачом здесь поставили! Ты же клятву давал!

– Не бей!
– закрыл руками затылок Петька.
– Не бей! И Лешка принялся Борьку оттаскивать:

– Оставь! И так ясно.

– Нет, - вырвался Борька.
– Валерка больной на губе киснуть будет. А эта вот сука с блядями тешиться!
– и трахнул Петьку по темени, так что он носом в пол врезался. Что-то хрустнуло, Петька всхлипнул. И Лешка снова в Борьку вцепился.

– Сходит он у меня в увольнение!
– еще раз ударил Борька и только после этого встал. Лицо у него было красное, капли пота над губой выступили. Теперь куда хочет может идти.

Борька вытер пот рукавом - и вдруг распахнул дверь в соседнюю комнату: там меж шкафами с медикаментами на белой кушетке сидел Желток. А на столе груда яблок. Штук десять, не меньше. Завидев Борьку, Женька привстал. Глаза его сделались круглыми, налились испугом. Кажется, ступит Борька еще один шаг - и Женька завоет, как баба.

Но шага Борька не сделал. Лишь на яблоки покосился. А потом взял Лешку за руку:

– Пошли отсюда.

– А яблочек я бы погрыз, - когда дошли до казармы, сказал Борька. Только не этих, холуйских.

На сугробе у плаца лежала крыса. Та, что вчера Сундук раздавил. Задубела с мороза, но пасть все такая ж открытая.

– Может, Майкл-то прав?
– присыпая крысу снежком, спросил Лешка.
– Надо было этому гаду из грелки отлить. В нашей шкуре лучше не рыпаться.

– Врет все твой Майкл! Все всегда врет!
– опять загорелся Борька.
– Тут лишь раз уступи!
– и кулаки его снова сжались.
– Мне б автомат. Я бы всю эту сволочь рядами укладывал. Лбы чтоб трещали, чтоб кровью захлебывались!... И ни столько, ни столько не жалко!

– Так нельзя, - поежился Лешка.
– Так уж было однажды. Автоматами жизни не сделаешь.

– И черт с ней! Хуже не будет. Они нас как крыс, а мы им, значит, еще и подмахивай?!... Да лучше уж сразу с катушек - зато эту падаль, как она издыхает, увидеть!

– Что ж ты Женьку не тронул?

Но Борька не ответил. Только исподлобья как-то вдруг посмотрел.

– А шкура - это все треп, - уже спокойней сказал он.
– Шкуру ты сам выбираешь. Думаешь, здесь поносил - там другую наденешь? А вот черта с два! Она и за забором останется. Потому что там такое ж дерьмо. Только пожиже.

– В баню - с песней!
– распорядился Сундук.
– Я вас, сссуки, на праздник отмою! Вечером - смотр. Так чтоб вы - бриты, вымыты, сапоги чтоб как солнце блестели!

В каптерке выдали связку кальсон, по огрызку серого мыла - и: "Левой! Левой! Левой!" - так все это за день обрыдло.

Маруся - раз, два, три

Калина черна моя!

– затянул Прошка Панькив,

Дивчина в са-а-а-а-аду

Ягоды рвала!
– Раз, два...

– но никто не поддержал. Так один всю дорогу и надрывался.