– А на их даче вы были?
– снова спрашивает Кузьмич.

Ага. Он начинает "кольцевать" Совко вопросами по этому пункту, вызвавшему такую странную реакцию, искать слабое место здесь, чтобы через него прорваться или незаметно проскользнуть к истине, к разгадке этой странной заминки в допросе.

Почему, назвав трех соучастников, Совко не желает называть двух других? Потому что они москвичи? Ну и что? Потому что они в данный момент ближе всех к краденым вещам, к его, Совко, доле, которую он не хочет потерять?

– Так были вы на их даче?
– повторяет свой вопрос Кузьмич.

Совко колеблется, медлит с ответом и наконец выдавливает из себя:

– Не был...

Эге, кажется, он тоже начал какую-то игру с нами. Нервы мои так напряжены, что ловят, как самый чуткий камертон, его напряжение, его попытку сбить нас со следа.

– Ну конечно, - говорю я насмешливо, - такой мелкой шавке не положено знать, где что лежит. Ее дело кусать кого прикажут и тявкать на ветер.

Совко резко поворачивается в мою сторону. Узкое лицо его вспыхивает, заливается краской, кривятся, дрожат пухлые губы, и пустые глаза сейчас полны злобы. Здорово, кажется, я его задел, самолюбивый он парень, с гонором.

– А ты...
– еле сдерживаясь, говорит он.
– Ты помалкивай. Еще увидим, кто из нас тут шавка.

– Давай, давай, - подстегиваю я его.
– Но на дачу тебя все-таки не пустили, выходит. Ты небось и зеленые "Жигули" тоже ни разу в том дворе не видел.

Я помогаю Кузьмичу "кольцевать" слабый пункт, на который мы так неожиданно наткнулись.

– Какие еще "Жигули"?
– раздраженно спрашивает Совко, но тут же, спохватившись и не желая, видимо, выступать в роли мелкой шавки, которой чего-то не доверяют, добавляет: - Меня на солому не купишь. Фиг я тебе чего скажу, заруби это себе.

Странно, но у меня такое ощущение, что он ничего об этих "Жигулях" не знает. Неужели у них так поделены роли? Что-то не верится. Тем не менее на "Жигулях" Совко оступился. Уловил это Кузьмич? Наверное. Во всяком случае, он переходит к новой теме.

– Учтите, - говорит он Совко, - Музу мы пока отпустили.

– А если бы и захотели посадить, то не смогли бы, - усмехается Совко. Нет за ней ничего, не прицепитесь.

– Да, не успели вы втянуть ее в свои дела, это мы знаем. А верно, что вы жениться на ней собрались?

– Не ваше дело, - снова начинает грубить Совко.

– Ошибаетесь, - терпеливо, не повышая голос, возражает Кузьмич.
– Я уже вам сказал: теперь все, что касается вас, касается, к сожалению, и нас. А Музе вы только искалечите жизнь. Куда например, вы хотите ее увезти? Домой, где жена с дочкой вас ждут?

– Увез бы - не нашли, - нагло говорит Совко, - сколько бы ни вынюхивали. Такими бабами не бросаются, когда они сами в руки идут.

– Еще бы, - усмехаюсь я.
– Она же по глазам гадает и своя до смерти, так, что ли? Еще и завалить обещал, когда надоест, чтобы другому не досталась.

И тут Совко резко поворачивается, готовый, кажется, кинуться на меня, светлые глаза его странно вспыхивают и заметно бледнеют покрытые золотистым пушком щеки. Он стискивает кулаки и, захлебываясь, кричит:

– Не цапай!.. Убью!.. Моя Музка, понял?!. Моя!.. С Гвимаром не пошла, на миллионы его плюнула!.. А на тебя, копеечника, гниду, и не посмотрит!.. Ни с кем не пойдет!.. С Ермаковым даже не пойдет! Понял?! Ни с кем! А со мной на край света!.. Пальцем только поманю!..

– Чтобы ты ее там завалил?
– насмешливо осведомляюсь я.

– У-у!..

Совко по-тигриному, стремительно кидается на меня. Я даже не успеваю вскочить и бью его двумя ногами, когда он уже совсем близко и защиты от этого удара нет.

Он валится на пол и истошно орет. Это уже симуляция. Я ударил его в четверть силы, это, скорее, был даже не удар, а толчок, который лишь свалил его. Но Совко орет истошно, симулируя боль и истерику.

Я по-прежнему сижу на диване. Кузьмич невозмутимо крутит в руках очки. Мы терпеливо и равнодушно ждем. Совко постепенно затихает и настороженно поглядывает на нас, продолжая лежать на полу.

– Так, - говорит наконец Кузьмич.
– Ну, вставайте, Совко. Чего уж там.

Но Совко продолжает лежать, неудобно подвернув под себя ногу и закрыв локтями лицо; мне виден только один его глаз, в нем настороженность и злоба прямо-таки волчья.

– Решил отдохнуть, - насмешливо говорю я.
– Собраться с мыслями хочет, чего бы такое еще выкинуть.

Совко меняет позу, нога, видно, затекла. И это движение заставляет его невольно сделать еще одно, потом еще. В конце концов он медленно поднимается и, ни на кого не глядя, усаживается на стул, машинально поддернув на коленях брюки. Ишь ты, навыки какие заимел.