Шрифт:
– А ведь с той поры, как я старого чёрта удушил, ты меня крепче любить стала...
– Ну да, - а что?
– Та-ак. Смешно мне подумать... есть эдакие люди... им тухлое яйцо слаще свежего кажется, а иные любят съесть яблоко, когда оно загнило... Чудно!..
Олимпиада взглянула на него мутными глазами, лениво улыбнулась и не ответила.
Как-то раз, когда Илья, придя из города, раздевался, в комнату тихо вошёл Терентий. Он плотно притворил за собою дверь, но стоял около неё несколько секунд, как бы что-то подслушивая, и, тряхнув горбом, запер дверь на крюк. Илья, заметив всё это, с усмешкой поглядел на его лицо.
– Илюша!
– вполголоса сказал Терентий, садясь на стул.
– Ну?
– Развелись тут про тебя разные слухи... Нехорошо говорят...
И горбун тяжело вздохнул, опустив глаза.
– А как, примерно?
– спросил Илья, снимая сапоги.
– Да... кто - что... Одни - будто ты к делу этому коснулся... Купца-то задавили... Другие - будто фальшивой монетой промышляешь ты...
– Завидуют, что ли?
– спросил Илья.
– Ходят сюда разные... подобные тайной полиции... вроде как бы сыщиков... И всё Петруху расспрашивают про тебя...
– Ну и пусть стараются, - равнодушно сказал Илья.
– Это - конечно. Что нам до них, коли мы за собой никакого греха не знаем?
Илья засмеялся и лёг на постель.
– Теперь они уже перестали... не являются! Только - сам Петруха начал...
– смущённо и робко говорил Терентий.
– Ты бы, Илюша, на квартирку куда-нибудь съехал - нашёл бы себе комнатёнку и жил?.. А то Петруха говорит: "Я, говорит, тёмных людей в своём доме не могу терпеть, я, говорит, гласный человек..."
Илья повернул к дяде лицо, потемневшее от злости, и громко сказал:
– Ежели его лаковая рожа мила ему, - молчал бы! Так и скажи... Услышу я неуважительное слово обо мне - башку в дресву разобью. Кто я ни есть - не ему, жулику, меня судить. А отсюда я съеду... когда захочу. Хочу пожить с людьми светлыми да праведными...
Горбун испугался гнева Ильи. Он с минуту молчал, сидя на стуле, и, тихонько почёсывая горб, глядел на племянника со страхом. Илья, плотно сжав губы, широко раскрытыми глазами смотрел в потолок. Терентий тщательно ощупал взглядом его кудрявую голову, красивое, серьёзное лицо с маленькими усиками и крутым подбородком, поглядел на его широкую грудь, измерил всё крепкое и стройное тело и тихо заговорил:
– Молодец стал ты!.. В деревне девки за тобой стадами бегали бы... Н-да... Зажил бы ты там хорошо-о! Я бы деньжонок тебе добыл... Открыть бы тебе лавочку да на богатой и жениться!.. И полетит твоя жизнь, как санки под гору.
– А может, я хочу на гору?
– сумрачно сказал Илья.
– А конечно, - на гору!
– быстро подхватил Терентий.
– Ведь это я так сказал - лёгкая, мол, жизнь-то будет. Ну, а пойдёт она в гору.
– А с горы куда?
– спросил Илья.
Горбун взглянул на него и засмеялся дребезжащим смехом. Он снова начал что-то говорить, но Илья уже не слушал его, вспоминая пережитое и думая как всё это ловко и незаметно подбирается в жизни одно к другому, точно нитки в сети. Окружают человека случаи и ведут его, куда хотят, как полиция жулика. Вот - думал он уйти из этого дома, чтобы жить одному, - и сейчас же находится удобный случай. Он с испугом и пристально взглянул на дядю, но в это время раздался стук в дверь, и Терентий вскочил с места.
– Да ну, отпирай, - сердито и громко сказал Илья.
Когда горбун снял крючок, на пороге явился Яков с большой рыжей книгой в руках.
– Илья, идём к Машутке!
– оживлённо сказал он, подходя к постели.
– Что с ней такое?
– быстро спросил Илья.
– С ней? Не знаю... Её дома нет...
– Куда это она по вечерам шляться стала?
– спросил горбун нехорошим голосом.
– Она с Матицей ходит, - сказал Яков.
– Ну, хорошего с ней не выходит, - медленно проговорил Терентий.
Яков схватил Лунёва за рукав и дёргал его.
– Ты что - с цепи сорвался?
– сказал Лунёв.
– Знаешь - а ведь она и есть - чёрная магия, не иначе!
– вполголоса говорил Яков.
– Кто?
– надевая валенки, спросил Илья.
– Эта самая книга... ей-богу! Вот увидишь... идём! Прямо говорю чудеса!
– продолжал Яков, ведя за собой товарища по тёмным сеням.
– Даже страшно читать!.. Ну, только тянет она к себе, как в омут...
Илья чувствовал волнение товарища, слышал, как вздрагивает его голос, а когда они вошли в комнатку сапожника и зажгли в ней огонь, он увидал, что лицо у Якова бледное, а глаза мутные и довольные, как у пьяного.
– Ты выпил, что ли?
– спросил он, подозрительно приглядываясь к Якову.
– Я? Нет, сегодня ни капли... Я ведь теперь не пью... так разве, для храбрости, когда отец дома, рюмки две-три хвачу! Боюсь отца... Пью только такое, которое не пахнет водкой... Ну, - слушай!
Он с треском уселся на стул, раскрыл книгу, низко наклонился над ней и, водя пальцем по жёлтой от старости толстой бумаге, глухо, вздрагивающим голосом прочитал:
– "Глава третия. О первобытии человеков" - слушай!