–  И вы настигли его, Поля! На пароходе, который шел из Ньюхавена в Дьепп…

Он вздрагивает, бросая на меня взгляд исподлобья:

–  Вы думаете, я убил его?

–  Нет. Я думаю, что первым нанес удар Поль. По всей вероятности, вы отыскали его на этом судне. И можно предположить, что между вами произошло бурное объяснение.

–  И он меня ударил?

–  При этом отнюдь не тросточкой! Ибо, если вы потеряли память… Не забывайте, он знал, что вам известна правда о смерти Франсуазы. В этой ситуации вопрос стоял только так: вы или он.

Улисс покусывает большой палец. Видно, он всерьез раздумывает о себе, своих побуждениях.

–  Вы полагаете, я действительно намеревался его убить?

Тут- то я его и ловлю. Я знаю, мы дошли до такого момента, когда он неизбежно должен задать этот вопрос, и нащупываю в кармане обойму револьвера, обнаруженного накануне в его плаще.

Внезапно вынимаю обойму из кармана и сую ему под нос.

–  Да, я уверен, что вы намеревались его убить. Вот тому доказательство!

–  Доказательство, - повторяет он, ошеломленно глядя на обойму.

–  Обойма револьвера, который находится в кармане вашего плаща.

Вдруг он опускает глаза и поворачивается ко мне спиной. Приблизившись, трогаю его за плечо.

–  Ведь в кармане вашего плаща лежит револьвер, вам это известно, не так ли?

–  Да, известно, - произносит он тихо.

–  Вчера вечером вы заявили мне, что ваши карманы пусты, но знали про револьвер?

–  Да, знал, - шепчет он.

–  Значит, вы мне солгали?

–  Да.

–  Почему?

Он оборачивается ко мне с залитым краской лицом и выдерживает мой взгляд.

–  Поставьте себя на мое место! Я действительно обнаружил этот револьвер у себя в плаще, выходя с морского вокзала. Разумеется, я понятия не имел, откуда он взялся. Позднее, укрывшись у вас, посреди ночи, при известных вам обстоятельствах, мне трудно было признаться, что я вооружен.

–  Вы думали, что я могу позвать полицию?
– спрашиваю, пристально глядя на него.

–  Вы могли это сделать. У вас есть телефон. Это первое, что я увидел, когда вошел: телефонный аппарат у вас на столе.

Он бросает взгляд на белый телефон, который и в самом деле просто нельзя не заметить. Белый телефон - это затея Пюс, она видела такие в декорациях бульварных пьесок, до которых столь падка.

Тем временем я не отрываю от Улисса испытывающего взгляда. Так мог бы, наверное, смотреть полицейский,

–  А вам было бы неприятно, если б я вызвал полицию?

–  Да, конечно. Знаете, без документов чувствуешь себя не очень-то спокойно.

Он сопротивляется, и мне это не нравится. Я предпочитаю, чтобы он в растерянности крутился вокруг меня, тогда мне легче набросить на него лассо.

–  Возьмите, я возвращаю вам ее, - протягиваю Улиссу обойму и, выждав две-три секунды, бросаю ему в лицо: - Но имейте в виду, что одной пули не хватает.

Вижу, как он бледнеет.

–  Не хватает одной пули?

–  Можете проверить.

Он вертит обойму в руках, волнуясь, внимательно ее рассматривает.

–  Этого я не знал, клянусь вам, - шепчет он.
– Когда я нашел револьвер, я не стал разбирать его, тратить время. Но, скажите, если одной пули не хватает…

–  Все можно предположить.

–  Думаете, я выстрелил в Поля?

–  Вполне может быть.

–  Но тогда, если я в него выстрелил, как же получается, что он меня ударил?

–  Вы могли попросту промахнуться.

–  Да, действительно, - он качает головой.

–  А если вы промахнулись, можно прекрасно себе представить, что уж он-то готов был вас прикончить!

–  Да, разумеется.

Он снова поворачивается ко мне спиной и медленно идет к письменному столу, на котором мы разложили фотографии. Он берет их в руки и разглядывает одну за другой.

–  Боже, как она была прекрасна!
– вырывается у него стон.
– И я жил с ней счастливо и спокойно! Но явился этот человек и все разрушил! Уничтожил! Он убил ее, а меня превратил в живой труп!

Стон переходит в рычание. Его гнев нарастает, как грохот копыт приближающегося галопом коня. Криком, рвущим горло, вырываются слова:

–  Ах! Неудивительно, что одной пули не хватает! У меня возникает желание усесться в свое рабочее кресло, точно в кресло партера, и наслаждаться спектаклем, наблюдать за перевоплощением актера, вжившегося в свою роль. Но момент для этого еще не наступил. Терпение! Надо усугубить процесс превращения. Пусть произойдет полная идентификация, пусть волна ярости смоет последние барьеры в этом несчастном рассудке.