— Да… Ну и… Ладно. Бери.

Тот протянул мне два крючка, завернутых в кусочек тряпицы, и спрятал в складках своего рванья мои ножи. Я проводил его фигуру тоскливым взглядом и, уже не скрывая возмущения, спросил у индейца:

— Ну, знаешь! Это что, честно? Два паршивых крючка, которым цена…

— Цена? Какая цена? Ты не в магазине, мой друг Дар. Ты там, где бывшие ценности не имеют своего значения. Что означает нож? Оружие, да. Им можно строгать, можно резать, можно и убить, если повезёт. А добыть еду им можно? Сколько крючков ты сумел им выстругать? А сколько рыбы ты еще поймаешь на те крючки? А еще сеть — старик честен и сам принесет ее к нам.

Нет, друг мой, ты совершил хорошую мену. У тебя не было крючков, теперь есть. Значит, будет и еда, если ты не все еще выловил из своего озера в городе. А ножи у тебя остались… Так?

— Так…

Я обменял третий нож на хорошо выделанную шкуру, непонятного мне зверя, решив не уходить отсюда со своим же товаром. Да и шкура была очень мягкой и приятно грела руки. Я подумал, что моим девушкам будет из чего сшить себе головные повязки для холодов. Банки забрали две женщины, принёсшие взамен туесок с мёдом. Я сначала не поверил своим глазам — какой мёд? Но, попробовав, убедился в их правоте. Вкус был несколько странный, не совсем похожий на привычный, но мне понравился, и я отдал сок, не колеблясь.

Женщины тоже были довольны — они безумно хотели прикоснуться к благам безвозвратно прошедшей жизни. И сок символизировал собой эту тягу, тем более что по прошествии все большего времени, всё меньше оставалось вещей, подобных тем, которые окружали нас раньше. Я, покончив с торгом, осмотрелся — весь посёлок состоял, примерно, из пятидесяти, в полном беспорядке разбросанных тут и там, землянок, шалашей и навесов. Ничего не изменилось с тех пор, как мы пришли сюда в первый раз. Никакого порядка не соблюдалось: каждый жил, как бы сам по себе. Если всем здесь стал заправлять Святоша, то следов его деятельности видно не было. Но ослабленных, не в силах позаботится о себе людей, я не увидел. Все: и мужчины, и женщины имели какое-то подобие оружия приспособленного для охоты, собирательства плодов, рыбной ловли.

Меня обступили несколько женщин. Пузырь был прав и не прав одновременно: каждый новый человек возбуждал любопытство, у него стремились узнать, кто он и откуда, надеясь в этих расспросах что-то выведать о судьбе иных людей, которые могли оказаться поблизости в момент катастрофы. Но я ничем не мог им помочь. Впрочем, никто на такое и не надеялся всерьёз. На их лицах лежала неизгладимая печать страданий и лишений, тоска и боль, непривычные заботы и подстерегавшие их опасности. Они не искали защиты, здесь давно каждый полагался лишь на себя. Но нельзя было сказать, что никто и не помогал друг другу. Иначе бы они просто не смогли выжить…

— Тебя зовут Дар?

Ко мне обратилась молодая женщина с землистым лицом и косым уродливым шрамом, рассекавшим её щеку. Она держала в руках подобие лопаты и опиралась на неё при ходьбе, слегка прихрамывая при этом.

— Да.

— А я — Нина. Впрочем, можешь звать меня, как твой друг — Серая Чайка.

Может, он прав, и нам надо привыкать к этим кличкам? Не знаю… Я хорошо кидаю свою палку и сбиваю этих птиц на берегу речки. Никогда не думала, что стану есть мясо таких птиц, да ещё и сама стану их убивать.

— Кем вы были… до всего?

— Зови меня на ты. Учительницей. Кому нужно то, что я умела? Лучше бы я была врачом или, вообще, не училась. От врача хоть польза какая-то может быть, а от остальных? Страшно подумать, сколько было потрачено времени на знания, которые оказались совершенно лишними сейчас.

— Мне трудно тебе возразить… Но, по моему, ты не совсем права. Может быть, всё наладиться и понадобятся те, кто сможет учить?

— А кого? Во всем поселке всего только четверо детей, больше не выжило. И им сейчас не до учебы — они, как взрослые, занимаются собиранием корней.

Если бы у меня был ребёнок, я бы сошла с ума… Тут такие были. Но у меня не было семьи, только дом, институт, карьера… Всё зря.

Она махнула рукой и пошла к берегу реки, волоча ногу.

— Она не злая… — одна из женщин сказала ей вслед грудным, певучим голосом. — Нервы… А там, откуда ты пришёл, вас много? Никто не знает, что произошло?

Я присел на корточки возле них:

— Нет. Я один. Вернее, был один, а потом нашёл Нату. Мы жили вдвоём, пока не решили отправиться на поиски других. Сначала столкнулись с Совой, он нам рассказал про вас и про тех, кто живёт в долине. А другую девушку мы отбили… спасли от смерти и всего остального в лесу, в предгорьях. Сова вам еще не говорил об этом?

— Говорил… Никто не хотел верить, что это были люди, все считают, что это мутанты. Это ведь мутанты?

Я понял. Испуганные нелёгким существованием, страшными хищниками, появившимися невесть откуда, люди боялись признаться себе, что опасность может исходить не только от них, но и от себе подобных…

— Люди. И одному удалось уйти. А остальных… Вот, девушка и осталась с нами.

— Ты спишь с обеими?

Я поперхнулся. Вопрос прозвучал, как само собой подразумевающееся, словно истёрлись и пропали все грани, за которые раньше никто не решился бы переступать. Однако здесь никто и не думал смущаться.