— Довольно, Алёшенька. — молвила Оля, которая уже едва удерживала набранную охапку.

— Да, довольно! Довольно! — вскрикнул, схватившись за сердце юноша, и, покачиваясь, зашагал обратно к присмотренной ели.

Оля всё старался как-либо не рассердить его, однако — надо же! — опять подвернулся корень, и повалилась, рассыпала ветви, Алёша уже нависал над нею, холодом веял, выругивался:

— Да что ж ты — растяпа такая!

— Алёшенька, я всё соберу…

И вдруг уже обнял её за плечи — обдал горячим дыханием, зашептал:

— Ты, Оленька, иди, а я сам соберу… Видишь — опять прорвалось…

Оля не смела его ослушаться и отползла к той ели, которую они выбрали изначально. Ей казалось, что ничего в этом плохого нет — всего-то пять-шесть шагов их разделяло. Однако и этих пяти-шести шагов было достаточно, чтобы Алёша растворился в черноте — девушка слышала какой-то треск, но он валился как-то разом со всех сторон — и не возможно было понять: Алёша это или ещё кто…

В это время волки вновь принялись выть, и даже ещё сильнее, нежели прежде.

— Алеша, Алеша, Алёшенька… — одними губами шептала Оля, а в голове билось: "Только криком его не зови, а то ведь опять злоба-боль. Не кричи — ты же знала, на что идёшь…"…

…Но в следующее мгновенье, что-то с силой ударило в ствол ели, о которой она сидела облокотясь — над самым ухом — скрежет клыков, и тут девушка вскочила, и закричала:

— Алеша! Алеша! Где ты?!

Тут появился сам Алеша, в руках которого провалом в пустоту, чернела охапка собранных ветвей.

— Ты что кричишь?! — накинулся он на Ольгу.

— Волки…

— Волки… волки. Что кричишь то? Хочешь, что б нас в Еловке услышали?! Прибегут ведь сразу, не беспокойся.

— Извини, я больше не буду, — проговорила Оля.

— Не буду! Не буду! — вдруг подхватил её голос Алёша. Вот вывалились из его рук охапка, на колени перед нею пал, и, обнимая её колени зашептал. — …Не могу, не могу так больше — между тьмой да светом метаться!.. И за что мне такая мука, Оленька… За что тебя то мучаю… Уж лучше бы и замёрз сразу в лесу…

— Не говори так!.. Ты… Ты мне Солнце — ты знаешь это…

— Ну и хорошо, хорошо — сейчас подожди, успокоюсь…

Алёша отстранился от её коленей, и поднялся, некоторое время, тяжело дыша стоял. Надрывались волки — но эти, любящие друг друга, не обращали на них внимания — вот наконец Алёша прошептал:

— Ладно, пора ужин готовить… хотя я чего-то так устал… уф! — Он повалился в проеме меж корней, рядом с Ольгой и проговорил слабо. — Весь день шли… ноги гудят, голова гудит…

— Лежи, лежи, — проговорила заботливо Оля, — лежи отдыхай, я сейчас сама все сделаю и костер разведу, и ужин состряпаю…

Алеша смутился от этих слов и сам от себя такого не ожидая, поборол усталость и поднялся.

— Я тебе помогу, ты ведь тоже устала весь день идти…

— Отдыхай, отдыхай, — успокаивала его Ольга, — я не устала, я могу долго так идти, ты не смотри что я девушка… — тут она покачнулась, и Алеша бережно подхватил ее и усадил у ствола.

И сам принялся выбирать ветви, что потоньше, сложил их шалашиком, потом достал из кармана огниво и долго провозившись с ним, зажег наконец небольшой костерчик. Подложил несколько крупных еловых ветвей…

Сотни маленьких челюстей пламени быстро-быстро затрещали в ветвях; повалил режущий глаза дым, неся с собой живительное тепло. Еще-еще веток, чтобы костер был выше и сильнее — после дня проведенного на морозе Алеша хотел, чтобы это пламя объяло его, чтобы выжгло ледяной ком намертво засевший в его груди…

Хорошо, что его остановила Ольга, а иначе он непременно бы поджог еловые ветви, нависшие над их головами. Ветви эти были подобны крыше — толстый слой снега лежащий на них не давал просочиться дыму и дым скапливался туманным волшебным покрывалом над головами ребят… Вскоре им уже чудилось, что сидят они на дне озера, а над ними плывет утренний туман…

…Наконец изжарилось мясо и вскипятилось взятое Ольгой молоко…

Ольга подтолкнула ногой в пламя еще несколько ветвей, они затрещали, выбрасывая в воздух быстрые игривые змейки искорок. А для Алеши трещанье горящих веток переросло в трещанье иного рода: гораздо менее успокаивающие, а напротив резкое и даже отвратительное…

Мертвый мир. Алеша оглянул до боли знакомый уродливый вид; поморщился от тянущихся к его глазам острых граней и принялся высматривать источник зловещего, пронзительного треска. Треск исходил из-за торчащего словно сломанный зуб утеса. Алеша осторожно выглянул из-за него и вот что увидел: источающий холод каменный выступ который принял на себя удар синий сферы возвращал себе изначальный черный цвет. Синева на его гранях блекла, а потом как бы лопалась с пронзительным треском от которого болели уши. После исчезновения в воздухе оставались висеть маленькие облачка похожие на пыльцу, они источали слабое сияние… Но самое удивительное было в том, что после каждого такого трескуче-режущего хлопка из освободившейся от синевы черной поверхности вырывался еще один каменный шип, краткие мгновенья он шевелился и извивался словно живой, а затем застывал…