Ярослав завопил, бешено дёрнулся и, вместе с ударом вихря, вырвался из рук Дубрава, подгоняемый всё новыми и новыми ветровыми ударами, покатился по улице — вскочил, бросился в какую-то улочку, свернул, повалился… опять бежал, сворачивал, а когда наконец безумие отступило, и он, тяжело дышащий, прислонился к какой-то стене и задрожал в беспрерывном ветровом напоре — тогда он понял, что потерял Дубрава, и с плачем бросился, как ему казалось — в обратном направлении.

А для старца потеря в этой круговерти Ярослава был как новый удар, и он даже остановился, схватившись за нестерпимо ноющее сердце — в вое ветра слышался дикий, потешающийся над его болью хохот.

Но вот Дубрав смахнул минутное оцепененье, и, упрямо склонив голову, продолжил движенье вперёд.

Перед глазами Алеши все еще стояло то расплывчатое желтое лицо, а ноги еще ощущали прикосновение разминающихся словно глина отростков. Но вот лицо преобразилось: желтое сияние исчезло, расплывчатые черты сложились в четкие… Впрочем, Алеша толком и не разглядел это лицо — он с размаху ударил по протянутой руке — что-то зазвенело, пролетело в воздухе и упало Алеше на живот, тут же он дернулся и вскочил — ошпаренный.

Он стоял на ногах и ошалело оглядывался по сторонам. Вот его кто-то взял за руку, он глянул и обрадовано воскликнул что-то невнятное. То была Оля, в глазах ее стояли слезы и она говорила Алеше тихо и нежно:

— Алешенька, видишь — это лекарь… — Она указала на круглолицего, смуглого человека, который отряхивал со своего дорогого сиреневого камзола пролитое Алешей снадобье. — Я уже выпила и мне полегчало: горло больше не болит и кашель из груди не рвется. Зовут его Николас — он чужеземец считается одним из лучших докторов, его Илья-воевода к нам прислал.

Николас тем временем встал и оказался совсем небольшого роста. Это был толстенький и, судя по всему, добрый человек. Он подошел к столу на котором теперь лежала только лишь одна большая сума и стал рыться в ней, приговаривая с сильным акцентом:

— Штош приг-гот-твим ешше ошну шшклянку. — а Алеше он сказал, — вы ляште, и вы, Ошга, тоше ляште.

Алеша на негнущихся ногах прошел к лежаку и беззвучно рухнул на него, он повернулся и смотрел на Ольгу…

Лекарь Николас тем временем смешал в склянке какие-то порошки, налил туда из кувшинчика воды и разогрел над пламенем светильника. В камере разлился приятный аромат целебных трав…

Николас подошел к Алеше и проговорил:

— Пешь, непшоливай тошко боше.

Лекарство было слегка горьким и горячим и как только Алеша выпил его, по телу его пробежала дрожь — такая мгновенная дрожь охватывает человека, когда он возвращается с мороза в жарко натопленную избу — это холод который сидел до того внутри в мгновенье ока прощается с телом и вылетает прочь. Алеша согрелся, успокоился и вновь повернулся к Ольге, которая по совету ра Николоса улеглась теперь на своей лежак.

— Скажи что-нибудь. — попросил у нее неожиданно Алеша.

— Что ж сказать? — удивилась она своим добрым голосочком.

— Говори что-нибудь. — прошептал Алеша.

Однако в это время дверь в камеру распахнулась и вошел Илья-воевода.

Илья первым делом обратился к Николосу:

— Ну что — как наши больные? Как тяжела их болезнь? Скоро ли они выздоровеют?

— О! Мое лекаштво ешть лушее лекаштво, я лешил самого гошударя Романаш… Уше на поправуш…

— Хорошо, спасибо тебе, Николас! — от всего сердца похвалил лекаря воевода и, вытащив из кармана, насыпал ему в ладони целую горсть монет.

Николас поклонился ему в пояс и протянул склянку с порошком:

— Вотш. Рашводите в воде и кипяшите. Кашдый день по штакану…

В это время Алёша подбежал к воеводе и, схватив его за рукав, с мольбой в голосе и со слезами в глазах воскликнул:

— Если вам нас действительно жалко, так прошу: отпустите нас, пожалуйста!.. Поверьте нам, — опустив голову, проговорил Алеша.

— Рад бы поверить, и отправлять бы вас в Белый град не хотел. Есть на то некоторые причины… И выпустил бы, если б не Добрентий …

И вновь леденистой своей, мучительной хваткой вцепился в Алёшино сердце медальон. Порывистым движением юноша схватился за этот неприметный под одеждой нарост на сердце, и, почувствовав леденистый холод, который иглами его через ладонь пронзил, заскрежетал зубами, и вскрикнул:

— Да что мне этот ваш Добрентий, а?!.. И вообще, кто вам дал право удерживать нас, а?!.. Кто вы такие, чтобы человека свободы лишать?!..

Леденистые жала разбежались по жилам, по всему телу — Алёшу уже прямо-таки трясло от злобы, он сжал кулаки и стал наступать на массивного Илью-воеводу. Из коридора глянул солдат, но воевода махнул ему рукой, чтобы не вмешивался. Алёша был уже в шаге от него, и верно толкнул бы, и к двери попытался бы пробиться, на Илья просто положил свою ладонь на его костлявое плечо, и ладонь оказалась такой тяжёлой, что Алёша прогнулся, и, верно упал бы, если бы сзади не подоспела Оля, и не подхватила бы его за плечи.