В темное небо взмывали сияющие сферы. За ними оставались призрачные вуали, а сами сферы расправлялись живыми огневыми цветками. Лепестки трепетали, расширялись, сливались со звездами. А следом летели синеватые драконы; раскрывали пасти и оттуда неслись тихие цвета заката. Вот взметнулась огромная, шипящая сфера. Она могла бы принести мучительную смерть сотням людей, но она разлилась в полнеба — миллиард новых звезд засиял. И многие воины изумленно вскрикнули; в льющемся из неба свете ярко сияли лица — некоторые улыбались.

И долго-долго продолжался этот фейерверк…

Последним расцвел серебряный цветок, семя которого покоилось у сердца Творимира. Цветок долго не таял, а потом взмыл к звездам.

Следующий день выдался удивительно солнечным.

Ранняя осень. Не было жары, но обвевал теплый, душистый ветерок. Они ехали по большому лесу. Кроны сияли спокойным, мягким светом; с тихим шуршанием падали желтые и алые листья. Некоторые из них попадали и в телегу к Творимиру.

И Творимир с жадностью смотрел на деревья, на листья, на дорогу, на небо. Щемило сердце, и когда высоко-высоко в небе увидел он летящую в дальние страны птичью стаю, не выдержал — застонал.

А сидящий рядом воин рявкнул:

— Ты что? А?! Тихо сиди!..

Но Творимир закричал:

— Анна!..

— Ты так?! — воин сжал кулак и с размаху ударил Творимира по лицу.

— Анна!

Еще удар.

Анна, которая все это время недвижимо просидела перед Бригеном, вздрогнула, струной напряглась. И она сказала тихим, грудным голосом:

— Я знаю — в темнице нам с ним не доведется увидится. И вы это знаете… Позвольте мне сейчас побыть с ним. Я прошу вас.

Бриген прикрыл лицо ладонью, и прошептал:

— Хорошо…

И Анна бросилась из кареты, пробежала меж всадниками, и вот уже впорхнула в телегу, к Творимиру. Он лежал с окровавленным, разбитым лицом, стонал. Воин в очередной раз замахнулся.

— Нет! Остановитесь! — в первый раз за все время громко крикнула Анна. — Как вы можете причинять боль иному человеку?.. Остановитесь!..

Воин узнал избранную Бригеном, и отшатнулся. Она склонилась над Творимиром, обняла за плечи, и, осторожно целуя в лоб, спрашивала:

— Что?.. Что?..

Творимир попросил, чтобы она помогла ему сесть — она помогла. Он говорил:

— Один глаз заплыл, но хоть другой видит… Хорошо, что ты рядом. Анна… Я все не могу смириться, что вижу это в последний раз. Мне не пройтись по этому лесу, мне не сочинить больше ни стихов, ни песен. Мне больше ничего не видеть, не чувствовать. Впереди ведь — тьма. А я все не могу с этим смириться, Анна. И уйти я не могу. Если бы даже меня отпустили — я бы не оставил тебя, Анна.

— Ты помни: "Во тьме и свет, и жизнь, и нежность".

— Да не можешь ты этого знать! Никто этого знать не может!.. И все же я не оставлю тебя, Анна.

— И я тебя. Ты про цветок помни. — и еще раз осторожно поцеловала его в лоб.

— Анна! Анна! Но вот и кончился этот лес. Ты взгляни — какие поля! А река! А вон холмы вдали — видишь! Быть может, среди этих холмов такие дивные песни поют, но мне их не услышать… И все же я не оставлю тебя, Анна…

И тут к ним подбежал бледный, трясущийся Бриген, он шипел:

— Анна, я не могу позволить тебе оставаться с ним. Пойдем!..

— Только скажите своим воинам, чтобы они больше не трогали его

— Вы слышали — не трогайте его.

Анна ушла, и Творимир остался в одиночестве. Он с жадностью смотрел на природу, жадно хватался за каждое мгновенье. Но мгновенья утекали слишком быстро…

В Бригенграде уже знали о том, что предводители восстания схвачены, и их везут. И жители высыпали на улицы, жались к стенам домов, а тем, кому не хватало места — забирались на крыши.

Анна была закрыта в карете Бригена, но Творимира видели все. И смотрели на него по-разному: кто с жалостью, кто со злобой. И кто-то закричал с крыши ближнего дома:

— Скоро на наших глазах корчиться будешь!.. Твоя смерть долгой будет! Слышишь, ты?!

Творимир знал, что так и будет. Он пытался успокоить лихорадочно несущееся мысли, опустил голову. В плечо ударил булыжник. Творимир сжал зубы, чтобы не застонать…

Но вот заскрипели массивные врата, и они въехали на внутренний двор замка-исполина — на тот самый двор, где прежде уже сжигали Анну.