– Мне не хотелось бы давать вам неправильные ответы, – серьезно ответил Филипп и улыбнулся.

Анна впервые увидела его улыбку. От этого перехватило дыхание, а сердце, казалось, растаяло в груди. Он облокотился на спинку стула, и пальцы его рук переплелись. Руки его были сильными и загорелыми.

– Вы профессиональный журналист, и ваш ум постоянно что-то исследует. Кстати, что вы обычно расследуете?

– Разное. Но в основном мошенничество и обман, совершаемые в очень крупных масштабах.

– Что-то вроде ищейки?

– Не совсем. Наверное, у меня чутье на всякого рода грязных типов, которые представляют серьезную угрозу обществу.

– И действительно их преступления настолько серьезны?

Анна вспомнила о своем последнем «герое» – Андре Левеке. Можно было бы упомянуть о нем сейчас, но не хотелось говорить о плохом в такой прекрасной обстановке:

– Я расследовала во Флориде деятельность преступных мафиозных семей. Несколько лет назад я раскопала связи Джона Готти в Майами. Дельце было по-настоящему серьезным.

– Как-нибудь я расспрошу вас обо всем подробнее.

– А сейчас могу я сама спросить все кое о чем?

– Давайте.

– Вы когда-нибудь служили в армии?

– Да, – слегка кивнул Уэстуорд.

– Так я и думала. Случайно, не во Вьетнаме?

– Нет. Я был солдатом в мирное время и оставил службу в 1977 году.

– А в каких войсках вы служили?

– Спецвойска.

– Спецвойска! – Анна даже подняла бровь от удивления. – Хотя не знаю, почему меня это удивляет. Ведь с первого взгляда еще в Денвере я поняла, что вы военный. Вы и стоите, и ходите как военный человек. – Она заметила, как Уэстуорд пошевелил могучими плечами, обтянутыми дорогой материей изящного костюма. Наклонившись немного вперед, Анна прошептала заговорщическим голосом: – Вы волк в овечьей шкуре, мистер Уэстуорд. Все остальные мужчины здесь, в этом зале, по сравнению с вами – щенки, но вы… вы настоящий волк, большой и очень злой, уверяю вас.

И тут Анна поняла, что вино начало действовать и теперь она стала похожа на обычную подвыпившую девчонку. От смущения она вздрогнула:

– Кажется, я сегодня слишком много выпила. И теперь такая дура. Простите, но форель мне уже не осилить.

– Совсем вы не дура, – спокойно заметил Уэстуорд. – И говорите вы все очень правильно. Я действительно большой и мерзкий зверь и поэтому советую вам быть со мной поосторожнее.

Анна неожиданно рассмеялась, чувствуя, как улетучивается вся ее неловкость.

– Ваш акцент просто очарователен. Вы не из Новой Англии [28] ?

– Я родился немного севернее. В штате Вайоминг. Анна вновь удивленно подняла бровь:

– Но ребята из Вайоминга никогда не скажут: «И говорите вы все очень правильно», мистер Уэстуорд, они скажут: «В самую точку, деваха».

– Кстати, здесь делают великолепное мороженое, – произнес неожиданно Филипп, стоило только официанту возникнуть из полумрака перед их столиком.

– С меня довольно. Спасибо.

– Может быть, кофе?

– Да, пожалуй.

Он заказал кофе для двоих и, повернувшись на стуле к Анне, положил ногу на ногу:

– А вы сами-то были в Вайоминге?

– Мама и я проехали как-то по шоссе от Шайенна и Ларами до Рок-Спрингс. Теперь вам осталось только сказать мне, что вы из семьи фермера.

– Почти угадали.

– Так где же вы появились на свет?

– В Каспере.

– Да, вам пришлось проделать немалый путь, человек из Каспера и Вайоминга. А теперь у вас есть свой самолет, вы носите смокинг и едите трюфели.

– А также развлекаюсь в обществе прекрасных женщин, которые выглядят как цыганки и говорят словно прорицательницы. Да, мне действительно пришлось проделать немалый путь.

Голова слегка кружилась, хотя пьяной Анна себя не чувствовала, и ей казалось, что она контролирует себя. Она спокойно положила ладонь на его руку. Филипп даже не вздрогнул от неожиданного прикосновения.

– Вы действительно верите, что ваш отец жив?

– Не знаю. Надежда – это как болезнь, Анна. Я сумел выдержать испытание надеждой. Мать не смогла. Напрасные ожидания ее убили.

– Скажите, вы похожи на своего отца?

– Да.

– Если вы не живете надеждой, что же тогда остается, Филипп?

– Пустота. – Глаза Уэстуорда потемнели. – Нечто во мне самом, чего я не смогу никогда понять. Моя мать не вышла снова замуж, а я – не имел отца. Я вырос, разглядывая его фотографии, хранящиеся в трех семейных альбомах.

– А вам не приходило в голову, что отец мог сам сдаться русским?

Филипп тут же убрал свою руку из-под ее ладони:

– Предателем он не был. У него были все задатки выдающегося человека, но его просто выбросили на помойку.