— Что ж, вероятно, использует только ограниченный круг знакомств?

— Скорее всего.

Его это волнует меньше всего. Ему бы разобраться с нравственной стороной, с изменой, а я лезу с вопросами познавательного характера. Однако он вынужден отвечать, потому что чувствует себя обязанным.

Я расспрашиваю, пытаясь вызнать как можно больше: в какой позе занимались сексом, что она при этом говорила, испытала ли оргазм и т. д.

На протяжении всей беседы меня не покидает мысль: неужели же Шиндякова не брезговала Черкасовым? Несмотря на свои душевные качества, красивым он никогда не был, более того, от многих женщин, включая Самохину и Кривцову, я слышал, что они испытывают к нему какую-то безотчетную брезгливость. Именно это мешало мне изведать чувство ревности в полной мере.

Утром она спросила его, что же делать?

Он посоветовал ждать. Что еще можно было посоветовать?

Двое людей, изменивших третьему, мирно обсуждают проблемы дальнейшего поведения. И что самое интересное, они говорят обо мне, о человеке, которому изменили, можно сказать, благодаря которому изменили. Карнавализация.

— Остерегайся ее! Конечно, ничего особенного она не предпримет, но как-нибудь напакостить… может.

— Спасибо за совет. Только ничего она не сделает и сделать не может. То, что она говорила, — просто пьяный бред брошенной женщины. Ничего страшного. Даже в голову не бери. К тому же у нее сейчас нет ни друзей, ни денег! Она ничего не может сделать. И это ее бесит. Впрочем, хватит! Давай лучше посмотрим Гоблина.

Сане было явно не до фильма, и он остался только из вежливости, чтобы не нанести еще больший вред.

"Приключения" начались на следующее утро со звонка какого-то мужика. Судя по голосу, ему было лет около 40. И он не был филологом. Я подумал, что может быть это и есть прототип Юры, о котором она рассказывала. Но, вероятнее всего, это был один из ее клиентов. Марионетка.

— Я звоню по поручению Насти…

— До свидания, — сказал я и повесил трубку.

Но Демоническую таким трюком было не взять. Я решил поговорить с этим типом. Он оказался человеком недалеким и незаинтересованным.

Звонки прекратились.

Вечером я пошел прогуляться. К счастью, Черкасов принес кепку.

Вот в моем внутреннем мире произошли изменения, а вечер со всеми его атрибутами точно такой же, как и тогда. И напротив, мир меняется, деревья вырубаются, строят новые дома, а людям все равно. Вот уж воистину сто лет одиночества.

Когда она увидела меня без кепки, ее смеху не было границ. Она смеялась минут пять. А когда успокоилась, сказала:

— А что? Тебе идет. Правда, Лариска? Бывает, что мужики лысые, как дураки, а тебе идет.

За столом собралась интересная компания: Ларискин Генка, который работал вместе с Людкой, ее матерью, а теперь и самой Лариской на корейском производстве макарон, ее дочь от Валерки Ангелина — худенькая маленькая девочка, которая до сих пор дичилась гостей, Лариска и их с Людкой мать.

Моя привычка вести себя с ней как раньше была явным атавизмом, потому что манера говорить и вести себя у нее настолько изменились, что делали ее каким-то космическим недосягаемым существом.

Мы пошли на кладбище — наше излюбленное место. Туда, где в детстве мы проводили так много времени.

Она молчала, задумчиво разглядывая липу. Потом перевела взгляд и улыбнулась.

— Однако. Какая же она дура! Такого я от нее не ожидала. Чего угодно, но такого! Дура дурой!

— Она сама все испортила. Теперь у нее нет ни малейшего шанса.

— Ну, ты и сам все понимаешь. Но такого я от нее не ожидала.

— Пойдем к роднику…

— Да. Пойдем.

Я вспомнил, как в апреле рассказывал об истории с абортом. Интересно, что хуже: то, что было, или то, что сейчас? Любое сравнение настоящего с прошлым притупляет боль. Пониманием относительности переживания, наблюдением за ним из вневременного участка: тот, кто сравнивает настоящее и прошлое — уже в будущем.

— Она еще к тебе придет… вот увидишь. Не будь тряпкой. Главное — не потеряй достоинство!

Мы шли мимо выросших, как грибы, коттеджей, думая о том, что нам никогда не успеть за вечно ускользающим временем. Мы даже не заметили, как на смену пустырю пришли дома, а на смену роднику — упрятанные в бетон трубы.

Демоническая предстала 9 ноября, ближе к вечеру.

Отец открыл дверь, поздоровался и ушел.

Нам не о чем было говорить, поэтому я встал в дверях. Она стала теснить меня, протискиваясь в коридор. Не хотелось дешевых скандалов, поэтому пришлось пропустить. Демоническая начала раздражать, как назойливый комар. Я вспомнил о "битве за терем", понимая, что ее визит ничего хорошего не сулит.

— Может, пригласишь в комнату?

— Проходи. Можешь не разуваться.

С неприязнью я бросил взгляд на сапоги.

Я знал, что именно она будет говорить, но не понимал, как такое возможно в сложившейся ситуации.

— Кисыч, ты не сдержал слова! Ты обещал, что наше расставание — временная мера, а сам перестал звонить! Ты что, разлюбил меня?

— Не уверен, что я когда-либо тебя любил. А по поводу расставания… Тебе не стыдно говорить об этом после того, что произошло той ночью?