Ей от меня что-то нужно. Иногда казалось, что нет ни одного человека, которого она бы просто любила. Даже от своего будущего мужа ей было нужно кое-что: он должен был усыновить ее ребенка, взять ее и содержать. А она бы взяла от жизни то, что не успела, то, что не смогла. Теперь бы она смогла взять от жизни все. Больше ей для этого подходил я, но после армии она не могла подобрать ко мне ключей. Она поняла, что уже ничего не значит для меня. Ничего. И вот теперь этот звонок.

Она опаздывала на двадцать, двадцать пять, тридцать минут, но это ничего не значило — я был благодарен ей за серию воспоминаний, за эти часы, которые я провел в прошлом. Тягостное состояние оставило меня. Будто и не было никогда Насти, будто бы прошла только одна неделя с последней нашей встречи, моей и Светиной.

Рядом были фонари, в лучах которых падали в загадочном танце снежинки. Мама еще в далеком детстве обратила мое внимание на них, поэтому сейчас в каком-то восторженном оцепенении я наблюдал за танцем, проживая свою жизнь еще раз.

Я был тепло одет, но мороз умудрился залезть под дубленку и выхолодить тело изнутри. Я вздрогнул и начал представлять Свету-жену, Свету-мать. Как она будет одета? В каком головном уборе? Сильно ли изменилась? Сколько ей сейчас лет? Ведь я даже не знаю, сколько ей лет. Кажется, она даже старше Насти.

На улицах было снежно и пустынно. Ни машин, ни прохожих. Только фонари и снег.

Я увидел ее, но не узнал.

Она показалась низкорослой. Белая болоньевая куртка, черные расклешенные джинсы, белая шерстяная шапочка.

Она замерзла. Щеки раскраснелись.

Мне пришло в голову, что я не знаю, как ее приветствовать. На что я имею теперь право, а на что нет? Чего она от меня хочет? Какого поведения?

Она чуть ли не подбежала. Когда ей оставалось не более трех метров до меня, широко распахнула руки.

Она попыталась обнять меня таким, каким я и был, с одной опущенной и другой приподнятой рукой, но ей не хватило для этого рук, тогда она просунула свои руки мне под мышки и прижалась лицом в грудь, в то место, где дубленка кончалась и начинался шарф, прикрывавший шею.

— Дай мне согреться. Я ужасно замерзла. Вся продрогла. Знала бы, что будет так холодно, ни за что бы не пошла…

"Сама непосредственность. Как и всегда", — зло подумал я.

Она посмотрела мне в глаза.

Худое, подурневшее, с запекшимися губами лицо.

— Ну, поцелуй меня, что же ты, как неродной!

Я припал к ее устам.

Кто бы мог подумать, что первая женщина, которую я поцелую после Насти, окажется Светой!

Когда мой язык проник в ее рот, она укусила губу. Не больно, но достаточно, чтобы понять — больше так не делай!

— Родя, ты не поверишь — я по тебе соскучилась!

— Да ты что?

— А ты стал другим!

— Я давно стал другим, мы просто давно не виделись. Ты, кстати, тоже.

— Что тоже?

— Тоже стала другой.

— Какой? Расскажи-ка, расскажи!

Не мог же я ей сказать, что она подурнела.

— Ты похудела!

— Правда? — обрадовалась она. — Ты просто не видишь меня без одежды. Я толстая. После родов стала толстой, как корова…

— Куда пойдем?

— Куда хочешь! — она взяла меня под руку, и я повел ее.

— Можно было расценить ее слова, как намек, но это была Мартынова, поэтому не следовало обращать внимания на двусмысленность.

— Ну, что же, Света! Расскажи, как тебе супружеская жизнь.

— Плохо! — неожиданно ответила она, посерьезнев.

Я не стал расспрашивать, решив оставить все на потом.

Пока она болтала о том, как проходит жизнь в общежитии, как она не ладит со своей соседкой, какую она сейчас слушает музыку и как работает в касимовской средней школе, я обдумывал, куда бы ее отвести. Поблизости не было кафе. Все мало-мальски приличное было на площади Ленина, а мы двигались в противоположном направлении. И тут меня осенило: та самая забегаловка, в которой мы сидели с Тихоновым, Васей и его другом! Там дешево, непритязательно и тепло! А, учитывая скудость средств, лучшего места и представить нельзя!

— Давай куда-нибудь зайдем, погреемся, — словно прочитав мои мысли, проговорила, стуча зубами, Света.

Внутри было убого. Однако паче чаяния оказались здесь не только пьяные мужики, но и студенты.

Денег мне хватило только на две бутылки пива и пакетик кальмаров. Свете же было, похоже, все равно. Она с удовольствием уселась поближе к батарее, пригрелась и начала потягивать пиво, быстро поглощая и закуску, словно с утра не ела

Она рассказывала, а я слушал. Если быть точнее, делал вид, что слушаю. У меня была уникальная возможность подумать о своем, причем в присутствии Светы для Насти там не было места. Я все пытался ухватиться за мысль, которую, как казалось, углядел вчера, перед сном, даже хотел ее записать, решив, что завтра успею, а вот теперь, когда можно было бы додумать, она ускользает от меня, как "мысь" из "Слова о полку Игореве" — "по древу".