В школе нас ждал чай, бутерброды и тишина.

Сегодня больше не будет детей. В школе сегодня не будет никого, кроме нас.

Вася развез всех по домам.

Мама весело разглядывала меня, улыбалась. Она была рада, что мне хорошо.

Память отпустила меня на время, словно доказывая простую истину: "Человек счастлив, когда ничего не вспоминает. И не хочет вспоминать".

Но что значит человек без воспоминаний?

Звонок Секундова застает врасплох. Тем более, что он предлагает совместное паломничество в книжный. Секунду помедлив, соглашаюсь. Неужели он в курсе? Кто мог ему сказать? Тихонов — больше некому. С его слов все началось и ими же заканчивается.

На улице метет, но через окно сложно понять, мокрый ли снег. Я надеваю пальто и кепку, невольно вспоминая о кунице. Той самой, которую я увидел на крепостной стене во время ночной прогулки с Секундовым по Кремлю. Помнится, он тосковал о Пономаревой и рассказывал о своих сомнениях по поводу Тани из Зеленограда, которая была влюблена в него, как кошка. Она предлагала ему себя, а он не желал, бесплодно вожделея другую Таню — Пономареву.

Был ли он счастлив, мучая бедную девицу своей неподатливостью, своей прямотой и жестокостью — он же никогда не скрывал того, что любит не ее? Был ли он счастлив, когда переживал расставание? Я никогда не верил в любовь Секундова. А верю ли я в любовь к Насте?

Как бы неуместно ни было мое счастье в теперешней ситуации, я почему-то его испытывал. Я испытывал чувство превосходства над Секундовым, чувство превосходства надо всеми окружающими. Словно я обладаю какими-то знаниями, недоступными другим, какими-то способностями.

Снег оказался мокрым и тут же таял, стекая дождем по лицу и по пальто. Ноги утопали в снежном месиве, а подозрительно светлое для зимнего вечера небо напоминало что-то из студенческих лет. Встреча была назначена на Театральной. Секундов приехал вовремя, словно извиняясь за что-то.

— Здравствуй, Серж! Давно не виделись…

Мы отправились по тому же маршруту, что и тогда, в ночь куницы. Теперь я должен был отплатить ему тем же, чем и он много лет назад, — должен был рассказать ему. Мы шарили в потемках умершей дружбы, нащупывая новые темы для разговоров, но годы, проведенные врозь, сказывались в каждом слове. Он, не прочитавший за последние два года ни одной художественной книги, и я — начинающий школьный учитель. О чем мы могли разговаривать? О культуре Древнего Рима, книгу по истории которого собирался приобрести Секундов, или о безумии человека по имени Настя?

Я рассказывал о том, как застрял на культуре Греции и Рима, как неудачно провел урок по "Махабхарате", о поездке в Питер, меняя множественное число на единственное.

Неужели так же трудно было говорить о Пономаревой?

Я думал о природе ассоциативного мышления и о том времени, которое должно пройти, прежде чем память о ней вместе с миллионами образов будет вырезана из ассоциативных связей. Я остался наедине со своей памятью, и мне не было скучно.

Зачем Секундову понадобилась эта встреча? Он тоже остался один? Но разве же он не привык к этому?

Он съездил с Шувариковой на юг, а теперь ушел от нее, обрекая на сто лет одиночества, себя — на пустоту. Пустота неизбежно связана с возрастом. Когда ты молод, ее просто не существует. Ты один? Ну и что. Не сегодня — завтра можно познакомиться с кем-то еще. А теперь? Секундов обнаружил у себя простатит, его живот превращается в брюшко, он работает уже около года на стройке отделочником, а ровесники уже давно растят детей (Тихонов, например).

Серж рассказывает об очередном знакомстве с заказчицей. Это становится дурным тоном, о Серж!

Загадочная девица. Красива. Несчастна. Сама предлагает сходить в кинотеатр. И они идут в "Октябрь" на фильм с характерным названием "Фрэдди против Джексона". Там, в кинотеатре, она расстегивает ему ширинку.

В моем уме восстанавливается истинная причинно-следственная связь: это было не после разрыва с Шувариковой, а до, и Серж прокололся. Теперь же он выстраивает выгодную фабулу. Жизнетворчество — лекции Ауэра.

Он говорит о странной квартире, где живет эта женщина, о ее вспыхнувшей к нему любви, о его нежелании любить, о стабильности, которую он ищет. Он устал от авантюр. Ему требуется спокойная семейная жизнь, а не кипение страстей.

Мы бродим по отделам классической литературы, просматривая русскую и зарубежную. Серж покупает монографию по истории античности, пытаясь воскресить интересы юности, а я — пособие для учителей МХК и странную книжицу под названием "Сказано телом". Книжка эта принадлежит перу Дженис Динер. Стоит она очень дешево, стоит на полке рядом с романами Мердок, которые в пять раз дороже, и обладает занятной аннотацией, в которой цитируют "Мастера и Маргариту". Да что греха таить: после расставания с Настей, я становлюсь сентиментален. На титульном листе изображена женщина, которая держит в руках зеркало, но отражается в нем со спины — метафорическое изображение alter ego?