Хозяин кабинета непривычно посмотрел на подчиненного.

— Думается мне, что вы еще знаете о монахах то, чего не знаю я.

Тот пожал плечами.

— Может быть. Но у меня, как всегда, не факты, а наслоения собранного.

— И какие после этого вы имеете решения?

Чан исподлобья, словно редко видел шефа, замкнуто уставился. — «Если сейчас не начать, то уже завтра может наговорить Теневому массу ненужного. Пора вводить в конкретный курс. Генерал осторожен и никогда не сделает опрометчивого шага», — думал он.

Полковник словно не торопился с выводами. Встал, прошелся по кабинету, привычно посмотрел на карту, вынул блокнот, прошелестел пустыми страницами.

— Пусто. Одни только догадки, пробные предложения, — сказал Чан.

— Высказывайтесь смелее, не сомневайтесь, сумею сделать полезные решения.

— Думаю, мы все же столкнулись со старым, умело законспирированным, тайным обществом. — Чан говорил неторопливо, членораздельно, выделяя нужные, наиболее значимые слова. — Догадки, но близко уверен, что это именно они. Какое течение? — он подошел к карте, некоторое время с сомнением смотрел. Судя по местам обитания, скорее всего, «Белый лотос».

Генерал нервно постучал карандашом.

— Не сгущаете ли вы темень над карнизом, полковник? Как-то вы уже рассказывали об этом.

— Нечем сгущать. Больше некому так организованно и продуманно выступать.

— Может, вы и правы. Но не предвзято ли это? Не вызваны ли столь далеко идущие выводы опосением и наплывом личного, устрашающего? Более полутора веков не слышно древних сект. Ихэтуань, Гуаньдао — ими закрыты последние страницы долгой истории оппозиционных организаций. Остались только гангстерские и бандитские образования, некоторые из них полезно сотрудничают с местными властями.

Чан помолчал. Шеф слишком неудобно увернулся от разговора.

— А мне почему-то все действия монахов Шао напоминают древние баталии в стиле тех лихих бунтовщиков, которые крепко потрясали империю в прошлые века. Это сила.

— В прошлом, — буркнул генерал.

— Да, но и сейчас она представляет тот отголосок эха, с которым недальновидно не считаться. Особенно нам, по роду службы следует иметь при себе все, что может пригодиться в будущем.

— Ну-ну, — боком глядя на подчиненного, подзадоривал шеф.

— Ни одна книга еще не скопировала жизнь. И потому глубокое заблуждение не мыслить глубже. Верно, что известные тайные общества самораспустились, строптивые сосланы. «Лотос» как бы остался в стороне от новых преобразований. Но только внешне. Если проследить миграцию «Братства», то открывается логичное продолжение. Несколько раз после крупных восстаний, подвергаясь губительным гонениям, руководители «Братства» переходили к более скрытым связям. «Лотос» конспирировался. Уходили южнее. Сначала в Хубей, потом в Фуцзянь. Но и оно было ликвидировано маньчжурами. Вот тогда, по-видимому, центр секты перебрался ближе к тибетскому району, где стал невидимым и недосягаемым для ищеек полиции, где горцы всегда враждебно относились к центральной власти. Вот там-то в последующие времена в основном готовились, пестовались руководящие кадры для противорежимных выступлений. Вплоть до нашего времени. В Ихэтуани и Гуаньдао во множестве имелись воспитанники различных сект и обществ.

— Вот именно, различных, — сомневался шеф.

— Мне думается, — так же настойчиво продолжал Чан, — где-то в шестнадцатом веке главари «Лотоса» перешли от личной подготовки и пропаганды выступлений к долговременному воспитанию руководителей очередных восстаний и формированию новых тайных обществ, которых с того времени развелось, что собак небитых. Сам же «Лотос» оставался в тени. Его начали забывать. Громились и запрещались очередные братства, союзы, исчезали неизвестно куда их главари. Уходили из жизни императоры, чиновники. Все вроде успокаивалось, но в предопределенный историей момент чуть ли не со сказочной мгновенностью появлялись обученные мудрецы рукопашного боя. Кланов появилось столько, что трудно было заподозрить какое-то единое руководство. Появлялись, конечно, под шумок братства явно преступного характера, но они не игрели в настроениях масс значительной роли. Народ жил с достаточно убедительной верой в праведные союзы.

— Трудно поверить, что они могли существовать столь длительное время.

— Эти главари далеко не глупые люди, и не ограниченные в своих верованиях. То, что они шли с крестьянскими лозунгами (в такой стране, как Китай, с другим флагом можно было остаться в одиночестве), то, чти они не поддержали в должной мере революционные течения начала века, полагаю, потому что в тex тоже было много противоречивого.

— Ну, а Ихэтуань, Гуаньдао?

— Это последние пробные звонки. Главари сект сошлись на том, что время разрозненных выступлений кончилось. Мои размышления неводят на мысль, что, если сложится горячая ситуация, они могут выступить на стороне горожан. Растущее противодействие отрядам хунвейбинов я отчетливо проследил. Есть факты, что в толпах рабочих и крестьян имелось немало лиц, которые шли в первых рядах во время массовых потасовок между противоборствующими сторонами и чио они во многом определяли успех столкновений. Юнцы из охранных отрядов тоже неплохо дерутся. Но…

— Вот тебе и тихие, смиренные.

— Нельзя здесь что-либо ставить в вину монахам. Председатель скоро сам отвернется от хунвейбинов. Слишком они дискредитируют себя и своих властителей. Юнцы свое дело уже сделали.

— Ну, это та политика, котурую не нам решать.

— Верно. Но и от нас не требуется вмешательство в сугубо внутренние дела.

— Загадкой ты становишься, мудрый Чан. Жить долго хочешь… Монах — иностранный агент. Ничего не попишешь. Но неужели монастыри и впрямь так опасны?