– Потемкин! – прошипел капитан, – Ты же был трезвый! Ты что мне про лося гнал? Обманывал? Специально обманывал? Погоди, ты в конторе еще отвечать мне будешь!

– Что ты, Адольф, – возразили мужики, – какой специально! Темень такая – медведь проплывает, кобыла – один черт, в одно рыло…

– В глазах ваших темень, а тут, – постучал капитан в лоб Пауткина, – тут мозги должны быть! Это ж кайло! Кайло – с ним мозгами работать надо! А вы … Кобыла, рыло… А где кайло? Потемкин, кайло утопил? Новое мне принесешь! Понятно?

Капитан перешел к мотористу:

– А ты – вперед! Заводи мотор, включай прожектор. Будем лодку искать.

– А ты ведь, Георгий, кажись попал?! Пробил черепуху зверине! – сказал Пауткин. – Пропадет зверь ни за что…

– Нас пожалей, – хмыкнул, смеясь, бригадир.

Зрелище было: как курицы мокрые, все поскидали с себя мужики. Одеяла, холстинки, одежки Адольфа и Вани – все, что нашли сухого – все на себя. Тельняшки и свитера, – в роли брюк – на ногах. Пауткин скатертью закрепил на спине подушку – фуфайка, без рукавов…

Плотно друг к другу сидела компания – так теплее.

– Не дергайтесь, мужики! Тепло берегите, не дай бог, пневмония!

– Медведь, говорят, от испуга дохнет – болезнь медвежья»…

– Выйди, да посмотри. А вдруг?

– А чего? Моторку возьму завтра утром, собак, да приеду. Не утонет же, и далеко не уйдет. В голову ранен, кровь потерял. Догоним!

Ваня завел мотор, катер лег на курс. Ваня должен был, после запуска сбегать вниз, к мотору – сделать контроль. А он сказал:

– Да что я, мотора не знаю?! – пришел к мужикам и поставил кружку.

– С пульта завел, не с пускача. Сжатым воздухом…

– Значит, добрый ты моторист! Другие веревкой пускают. А ты – молодец! Ну, быть добру!

– Быть добру! – согласился Ваня.

И все в этот миг убедились, что под счастливой звездой моторист родился!

В ужасе, пулей в кубрик влетел капитан Адольф. Прогремела, захлопнулась следом крышка люка.

Рев, хруст и скрежет, метались вверху, в капитанской рубке. «Вот те, на! – доходило до мужиков, – Да не может быть!»

Но было!

– В моторах сидел, скотина! – сказал Адольф, – Я водку вам разливал, да укутывал вас, а он, курва, поднялся на борт. Прогнул на моторах решетку, и провалился вниз. А тут я…

– Видать, без сознания был. Мы ж его в голову ранили…

– Да вы что? – простонал Адольф, -А чего не сказали, что ранили?

– Так ведь не успели…

– А теперь? Что нам делать теперь?

Уверенно, мощно, на всю катушку гудел мотор – катер летел по реке.

– Теперь нам хана, мужики! – заявил Адольф, – В судно воткнемся – в лепешку размажет! А в танкер – тогда и сгорим! В крайнем случае – задохнемся в нефтепродуктах…

А в берег, на полном ходу – точно так же, не мед! Без Адольфа понятно…

Капитан, обозленный вконец, сверкнул по орбите белками и закричал:

–Что мы сидим?! Там крышка! За мной!

Зверь гремел крышкой люка. Защелки, замка изнутри, не было. Адольф сам виноват: «Зачем она? – говорил: он, – Напьетесь, запрете, а мы, не дай бог, тонуть…»

Теперь люк надо любой ценой удержать вручную.

Четырнадцать рук мертвой хваткой вцепились в каждый выступ, трещинку и неровность плоской и гладкой крышки.

– Не уйдет, пока не порвет на части!

– А чего ты орал громче всех? Сидели бы тихо, глядишь, и он к нам не полез бы…

Зверь хотел посчитаться всерьез, и рвал и терзал люк со всех сторон. Крутился, цепляя боками штурвал, и катер резко – как боевой торпедный – менял курс. Перегрузки – такие же, как у пилотов, И мужики, в едином пучке вися на руках под крышкой люка, испытывали на виражах перегрузки, как у пилотов.

На пределе физических сил и нервов были и те, что снизу, и тот, что вверху. Мужики – от того, что понятно – не удержать; зверь – от того, что близок локоть, да недоступен – стали кричать.

Зверь ревел наверху. Мужики – внизу.

Полчаса, вряд ли меньше, орали. Удар, грохот железа по камню – страшным толчком оборвали крик! Погас свет. Пучком, как огромной пулей, мужики полетели в переднюю переборку. Стал, как вкопанный, катер.

Ваня выбрался первым:

– Об камень ударились… – невидимый в темноте, сказал он.

А зверь улетел за борт. Простучал по обшивке фонтан всполыхнутых им брызг. Слышно было, как он вылез на берег, и по-собачьи отряхивал шкуру. Потом стало тихо. Ушел!