atmosphere ['xtmqsfIq], New Zealand ['nju:'zi:lqnd], mutton [mAtn]

"Why, the old don, José da Silvestra, of course — who else?"

"Impossible," I gasped, "he died three hundred years ago."

"And what is there to prevent his lasting for three thousand years in this atmosphere I should like to know?" asked Good. "If only the air is cold enough flesh and blood will keep as fresh as New Zealand mutton forever, and Heaven knows it is cold enough here. The sun never gets in here; no animal comes here to tear or destroy. No doubt his slave, of whom he speaks on the map, took off his clothes and left him. He could not have buried him alone. Look here," he went on, stooping down and picking up a queer-shaped bone scraped at the end into a sharp point, "here is the `cleft-bone' that he used to draw the map with."

We gazed astonished for a moment (мы удивленно смотрели какое-то мгновение), forgetting our own miseries (позабыв о собственных бедствиях) on the extraordinary and, as it seemed to us, semi-miraculous sight (на это необычное и, как нам казалось, полу-сверхъестественное = почти что сверхъестественное зрелище; miracle — чудо; miraculous — чудотворный; сверхъестественный).

"Ay," said "Sir Henry, "and here is where he got his ink from (а вот откуда он брал свои чернила)," and he pointed to a small wound on the dead man's left arm (и он указал на небольшую рану на левой руке мертвеца). Did ever man see such a thing before (видел ли кто-нибудь такое раньше)?"

misery ['mIzqrI], miraculous [mI'rxkjulqs], wound [wu:nd]

We gazed astonished for a moment, forgetting our own miseries on the extraordinary and, as it seemed to us, semi-miraculous sight.

"Ay," said "Sir Henry, "and here is where he got his ink from," and he pointed to a small wound on the dead man's left arm. Did ever man see such a thing before?"

There was no longer any doubt about the matter (не осталось больше никаких сомнений в этом; matter — вещество; вопрос, дело), which I confess, for my own part, perfectly appalled me (что, должен признать, лично меня чрезвычайно ужаснуло; part — часть, доля; сторона; for my own part — с моей стороны, что касается меня; to appall — лишать мужества, силы духа; пугать, ужасать).

There he sat, the dead man (вот сидел он, тот самый мертвец), whose directions, written some ten generations ago, had led us to this spot (чьи указания, написанные около трехсот лет: «десяти поколений» назад, привели нас к этому месту; generation — поколение; период времени/ок. 30 лет/). There in my own hand was the rude pen with which he had written them (в моей руке находилась та самая примитивная ручка, которой он написал их /указания/; rude — грубый, оскорбительный; примитивный), and there round his neck was the crucifix his dying lips had kissed (и на его шее висело распятие, которое поцеловали его умирающие =холодеющие губы).

confess [kqn'fes], appall [q'pO:l], generation ["dZenq'reIS(q)n], rude [ru:d]

There was no longer any doubt about the matter, which I confess, for my own part, perfectly appalled me.

There he sat, the dead man, whose directions, written some ten generations ago, had led us to this spot. There in my own hand was the rude pen with which he had written them, and there round his neck was the crucifix his dying lips had kissed.

Gazing at him my imagination could reconstruct the whole scene (при взгляде на него мое воображение смогло восстановить всю картину; to reconstruct — перестраивать; восстанавливать/напр., в памяти/; scene — место действия/в пьесе, романе и т.п./; картина, зрелище): the traveller dying of cold and starvation (путешественника, который умирает от холода и голода), and yet striving to convey the great secret he had discovered to the world (и все же прилагает все усилия, чтобы донести великий секрет, который он открыл, всему миру; to strive — стараться, бороться; to convey — перевозить, переправлять; сообщать, передавать); the awful loneliness of his death (ужасное одиночество его смерти), of which the evidence sat before us (доказательство которой сейчас сидело перед нами; evidence — ясность, наглядность; доказательство, подтверждение). It even seemed to me that I could trace in his strongly-marked features (мне даже показалось, что я смог разглядеть в его резко обозначенных чертах; to trace — набрасывать/план/, чертить/карту и т.п./; находить, усматривать; to mark — ставить знак, ставить метку; отмечать, обозначать) a likeness to those of my poor friend Silvestre, his descendant (сходство с чертами моего бедного друга Силвештра, его потомка; poor — бедный, малоимущий; бедный, несчастный), who had died twenty years ago in my arms (который умер двадцать лет назад на моих руках), but perhaps that was fancy (но, возможно, это было лишь мое воображение; fancy — воображение, фантазия).

imagination [I"mxdZI'neIS(q)n], starvation [stQ:'veIS(q)n], fancy ['fxnsI]

Gazing at him my imagination could reconstruct the whole scene: the traveller dying of cold and starvation, and yet striving to convey the great secret he had discovered to the world; the awful loneliness of his death, of which the evidence sat before us. It even seemed to me that I could trace in his strongly-marked features a likeness to those of my poor friend Silvestre, his descendant, who had died twenty years ago in my arms, but perhaps that was fancy.

At any rate, there he sat, a sad memento of the fate (во всяком случае, он сидел там, печальным напоминанием о той судьбе; rate — норма, размер; at any rate — во всяком случае, по меньшей мере) that so often overtakes those who would penetrate into the unknown (которая так часто настигает тех, кто /осмеливается/ проникнуть в непознанное; to overtake — догнать, наверстать; обрушиваться, случаться внезапно); and there probably he will still sit (и, возможно, он так и будет сидеть), crowned with the dread majesty of death, for centuries yet unborn (увенчанный ужасным величием смерти, в течение /многих/ будущих веков; unborn — /еще/ нерожденный; будущий, грядущий), to startle the eyes of wanderers like ourselves (пугая взоры странников, подобных нам), if any such should ever come again to invade his loneliness (если таковые вообще когда-нибудь снова придут, чтобы нарушить его уединение; to invade — вторгаться, захватывать; loneliness — одиночество). The thing overpowered us, already nearly done to death as we were with cold and hunger (это окончательно обескуражило нас, которые уже почти умирали от холода и голода; thing — вещь, предмет; ситуация, положение дел; to overpower — пересиливать, брать верх; сломить, раздавить; to do to death — /разг./ убить).

memento [mI'mentqu], penetrate ['penItreIt], majesty ['mxdZIstI]

At any rate, there he sat, a sad memento of the fate that so often overtakes those who would penetrate into the unknown; and there probably he will still sit, crowned with the dread majesty of death, for centuries yet unborn, to startle the eyes of wanderers like ourselves, if any such should ever come again to invade his loneliness. The thing overpowered us, already nearly done to death as we were with cold and hunger.