Другую гарантію прогресса революціонной мысли намъ даетъ непримиримость властей, въ которой сохранились пережитки прошлаго. Оффиціальный жаргонъ нашихъ политическихъ обществъ, представляющій путаницу всхъ понятій, настолько нелогиченъ, и противорчивъ, что часто въ одной и той же форм говорится о «неотъемлемыхъ правахъ общества» и о «священныхъ правахъ сильнаго государства»; точно также въ законныхъ функціяхъ административнаго организма участвуютъ мэры и синдики, которые, будучи представителями свободнаго народа передъ его правительствомъ, являются вмст съ тмъ и исполнителями приказаній того же правительства, обращенныхъ къ подчиненному ему народонаселенію. Здсь нтъ ни единства, ни смысла: это какой то сплошной хаосъ перекрещивающихся понятій, законовъ, нравовъ сотенъ народовъ и десятковъ тысячелтій, подобно тому, какъ на берегу моря перемшаны камни, скатившіеся съ горъ, принесенные теченіями ркъ и выброшенные волнами. Съ точки зрнія логики современное государство представляетъ картину такой путаницы, что даже самые заинтересованные защитники отказываются его оправдывать.

Такъ какъ защита интересовъ собственниковъ и «правъ капитала» является главнйшей функціей современнаго государства, то необходимо поэтому, чтобы защищающій такой порядокъ экономистъ имлъ въ своемъ распоряженіи или неопровержимые аргументы, или какую нибудь ослпляющую разумъ ложь, которые бдный труженикъ, желающій врить въ общее счастье, считалъ бы неоспоримыми. Но увы! Вс эти прекрасныя теоріи, изобртенныя нкогда для глупаго народа, не пользуются больше кредитомъ; теперь уже никто не станетъ защищать устарвшее положеніе, что «благосостояніе и собственность являются наградой за труды». И, утверждая, что основаніемъ благосостоянія является трудъ, сами экономисты понимаютъ, что это ложь. Какъ и анархисты, они знаютъ, что богатство создается не личнымъ трудомъ, а благодаря труду другихъ; они знаютъ, что биржевые крахи и спекуляціи, благодаря которымъ пріобртаются громадныя состоянія, совершенно справедливо могутъ быть уподоблены грабежамъ и конечно, они не осмлятся утверждать, что человкъ, могущій тратить по милліону въ недлю, т. е. сумму, на которую могло бы существовать сто тысячъ человкъ, отличается отъ другихъ людей умомъ и другими душевными качествами, превышающими въ сто тысячъ разъ умъ и способности средняго человка. Было бы безполезно заниматься разборомъ всхъ этихъ лицемрныхъ аргументовъ, на которые опираются защитники соціальнаго неравенства.

Но они употребляютъ другой аргументъ, который иметъ, по крайней мр, то достоинство, что не опирается на хитросплетенную ложь: противъ требованій справедливости и равенства они выставляютъ право сильнйшаго и имя великаго ученаго Дарвина, противъ его воли, послужило имъ средствомъ для защиты и оправданія царящихъ повсюду несправедливостей и насилій. Сила мускуловъ и челюстей, сила дубины и кистеня — вотъ ихъ лучшій, — аргументъ! Дйствительно, право сильнаго, захватившаго въ свои руки вс источники богатствъ, царствуетъ повсюду. Тотъ, кто лучше обезпеченъ матеріально, кто принадлежитъ по рожденію къ привиллегированному меньшинству, обладаетъ образованіемъ, иметъ могущественныхъ друзей, кто, наконецъ, лучше вооруженъ силой или хитростью, тотъ, конечно, обладаетъ и наибольшими шансами успха; лучше всякаго другого онъ можетъ построить неприступную крпость и поражать оттуда своихъ мене счастливыхъ собратьевъ.

Къ какому исходу привела борьба грубыхъ эгоистическихъ стремленій? Раньше не осмливались такъ открыто выставлять этой теоріи огня и меча, которая казалось была слишкомъ жестокой и ей предпочитали лицемрныя рчи о бережливости и трудолюбіи. Ее облекали въ глубокомысленныя формулы, смыслъ которыхъ, надялись, будетъ недоступенъ народу: «трудъ — это узда», говорилъ Гизо. Но научные выводы натуралистовъ изъ борьбы за существованіе въ мір животныхъ — переживаніе наиболе сильныхъ индивидовъ, придали теоретикамъ грубой силы смлость бросить безъ прикрасъ ихъ наглый вызовъ: «Вы видите, говорятъ они, это законъ природы, это неизбжная судьба, которой одинаково подчинены и хищникъ и его жертва».

Но мы можемъ только радоваться, что вопросъ такъ упрощенъ и такъ грубо поставленъ, тмъ проще и его ршеніе. «Царство силы»! Провозглашаютъ защитники соціальнаго неравенства. «Да, царство силы»! кричатъ все громче т, которые пользуются благами, доставляемыми современной индустріей въ ея постоянномъ совершенствованіи — цль котораго прежде всего уменьшеніе числа рабочихъ рукъ. Но то, что говорятъ теоретики—экономисты, что повторяютъ за ними фабриканты, — разв не могутъ сказать и революціонеры, понимая только, что для нихъ настанетъ время согласнаго существованія, которое постепенно замнитъ существующую борьбу?

Право сильнаго не всегда будетъ законнымъ правомъ монополизировавшихъ орудія производства. «Сила побждаетъ право», говорилъ вслдъ за другими и Бисмаркъ, но можетъ настать день, когда сила станетъ наконецъ на сторону истиннаго права. Если правда, что идея солидарности распространяется, если правда, что завоеваніе науки проникаетъ все боле и боле глубокіе слои общества, если правда, что нравственныя богатства длаются общимъ достояніемъ рабочихъ, которые одновременно имютъ наибольшіе права на производимыя ими богатства, а также и силу, не воспользуются ли они наконецъ ею, чтобы произвести революцію въ пользу всхъ.

Что могутъ сдлать отдльныя личности, какъ бы они ни были сильны, богаты, умны и хитры противъ солидарныхъ массъ пролетаріата? Правительства, потерявъ надежду, подкрпить доводами морали свои права, ищутъ теперь только «твердой власти», единственное средство, въ которомъ они нуждаются. Не трудно найти многочисленные примры тому, что въ министры выбираются теперь лица, не потому, что они прославились воинскими подвигами, и не потому, что они знатнаго происхожденія или обладаютъ выдающимися талантами и краснорчіемъ, но единственно за абсолютное отсутствіе щепетильности. Въ этомъ отношеніи имъ довряютъ вполн: въ ихъ стремленіи усилить власть и защитить денежный мшокъ ихъ не остановятъ никакія соображенія.

Ни въ одной изъ революцій, совершившихся въ нашъ вкъ, мы не видли, чтобы привилегированные классы боролись самостоятельно, они всегда или опирались на безчисленную армію бдняковъ, которымъ они старались внушить «вру въ знамя», или длали это подъ видомъ «водворенія порядка». Шесть милліоновъ человкъ, не считая высшую и низшую полицію, заняты этимъ дломъ въ Европ. Но эти арміи могутъ дезорганизоваться, они могутъ вспомнить, наконецъ, свое происхожденіе и то, что связываетъ ихъ съ народными массами, и рука, которая управляетъ ими, не сможетъ удержать ихъ. Составленныя въ своей большей части изъ пролетаріевъ, они могутъ превратиться, и наврное рано или поздно превратятся для буржуазнаго общества въ то, чмъ сдлались нкогда наемные варвары имперіи для римскаго общества — въ элементъ разрушенія. Исторія изобилуетъ примрами того политическаго ужаса, который овладваль даже такими изъ власть—имущихъ, которые сохранили до конца силу характера, но, вдь, есть еще и масса «правителей», которые являются простыми дегенератами, не обладающими ни достаточной энергіей, ни физической силой, чтобы пробиться къ выходу и спастись, ни достаточно человческаго достоинства, чтобы позаботиться раньше о спасеніи изъ пожара своихъ женъ и дтей.