Зарожденіе этого, ошибочнаго взгляда на принципы, как на лишнее стсненіе в революціонной борьб, в значительной степени зависло от того, что при вид хаоса в идеях и поступках, царящаго вокруг них, многіе из наших товарищей начинали с одной стороны отчаиваться в возможности сгруппировать силы в виду революціи, а с другой – относиться как к метафизик к обсужденію всяких идейных вопросов. Не находя в нашем собственном запас идей этой силы, они вообразили, что ее можно получить из другого источника, и вернулись к средствам борьбы, прямо заимствованным из понятій государственных. При этом они самым наивным образом думают, что, перемнив названія, они измнили и самыя понятія. Нетерпніе мшает им видть, что, несмотря на свою кажущуюся разрозненность, усилія борцов тм не мене вс ведут к одной цли, и этому объединенію остается только сдлаться сознательным, чтобы пріобрсти всю ту силу, которую они хотли бы ему придать и которая в дйствительности может явиться только слдствіем полнаго развитія идей.

Мы хотим, говорят они нам, чтобы когда кто-нибудь из товарищей общает нам свое содйствіе в каком-нибудь дл, мы могли на него разсчитывать, и чтобы он не нарушил своего общанія, укрываясь за свободу, за независимость личности и т. д. Мы совершенно с этим согласны, но мы думаем вмст с тм, что дло пропагандиста показать людям, что они должны брать на себя обязательство только тогда, когда уврены, что выполнят его, и что, раз уже они дали общаніе, простая честность заставляет исполнить его. Конечно, при этом приходится бороться с тм самым деморализующим направленіем, о котором мы говорили выше, но опять таки доказать преимущества солидарности и полнаго доврія между товарищами может только пропаганда. Какая польза от того, что от человка заране потребуют взять на себя то или иное обязательство? Допустим даже, что мы напишем огромными буквами в заране выработанных программах, что люди должны исполнять то, что они общали; что же нам из этого, у нас нт в руках никакой силы, чтобы принудить тх, кто захочет нарушить свое общаніе, к исполненію его?

Будем меньше руководствоваться нашим нетерпніем и больше – голосом разсудка, и мы увидим, что метафизика не всегда бывает на той сторон, гд ее ищут.

Разбирая вопрос о том, что заставляет нас быть революціонерами, мы уже видли, что сам современный строй порождает и нищету и недовольство и, таким образом, неизбжно ведет к революціонному протесту; а раз уже мы, самой силой вещей, принуждены участвовать в этой революціи, то самое лучшее, что мы можем сдлать, это – начать к ней приготовляться. Есть и еще одно соображеніе, о котором мы упоминали лишь вскользь, но которое также очень важно; оно объясняет почему анархисты не борятся за осуществленіе нкоторых реформ, которыя многіе представляют рабочим как лкарство от всх зол, или как средство достигнуть освобожденія мало-по-малу и мирным путем.

Мы убждены в том, что при существующем капиталистическом стро, при дленіи общества на два класса, из которых один живет на счет другого, всякое улучшеніе в положеніи класса эксплуатируемаго будет, вмст с тм, ослабленіем привиллегій класса эксплуататоров. Поэтому одно из двух: или данная реформа есть ничто иное как мираж, как приманка, выдуманная для того, чтобы усыпить рабочих и, заставить их потратить вс свои силы на пріобртеніе мыльных пузырей, которые тотчас же лопнут, как только их захотят взять в руки, или же эта реформа дйствительно может измнить положеніе дл. В послднем случа привиллегированный класс, стоящій у власти, сдлает все возможное, чтобы помшать ея осуществленію, или обратить ее в свою пользу, и тогда рабочим придется опять-таки прибгнуть к решительному средству, к сил.

Мы не думаем заниматься разбором всх планов реформ, всх избирательных фантазій, изобртаемых ищущими новинок политиками или жаждущими избранія кандидатами: для этого нам потребовались бы цлые томы. Но мы надемся, что читатель уже убдился в том, что источник существующей бедности лежит в плохом экономическом стро, и что он легко поймет, почему мы оставляем в сторон вс реформы, относящіяся к чисто-политическим перемнам. Что касается реформ экономических, то таких, которыя стоило бы разбирать, очень немного и их легко перечислить: это – подоходный налог, сокращеніе рабочаго дня и установленіе минимума заработной платы, увеличеніе налогов на наслдства и уничтоженіе права наслдства для наслдников не по прямой линіи. Прибавим к этому еще и устройство рабочих синдикатов и превращеніе их в потребительныя товарищества, и мы получим весь реформаторскій багаж тх, кто хочет преобразовать общество путем постепенной эволюціи. По количеству это немного; посмотрим, каково качество.

Во-первых, подоходный налог. Его уже давно проповдуют как лкарство от всх зол, но понемногу он начинает терять свое прежнее обаяніе. Это – одна из тх реформ, которыми различнаго рода политиканы успшне всего прельщали рабочих и которыя пользовались наибольшей популярностью: в самом дл эта реформа, казалось, должна была возложить заботу о государственных издержках на богатых и возстановить нкоторое равновсіе в обществ, заставив каждаго члена его участвовать в расходах сообразно количеству тх услуг, которыя общество ему оказывает.

Но стоит только внимательне присмотрться к общественному механизму и поискать, в чем состоят дйствительные источники богатства, чтобы увидать, что эта реформа не может измнить ничего, что она – ничто иное, как грубая ловушка для рабочих, с цлью подать им ложную надежду на неосуществимыя улучшенія и помшать искать боле дйствительных средств к освобожденію.

Есть, правда, среди буржуазіи люди, которые, при одном намек на подоходный налог, пугаются и уже представляют себя «ограбленными» в пользу «черни»; людей, которые дрожат и прячутся при малйшей тревог, что не мшает им кричать точно их ржут, как только кто-нибудь сдлает вид, что хочет тронуть их привиллегіи, не мало среди буржуазіи. Возможно также, что в числ тх, кто защищает эту реформу, есть и люди искренніе, дйствительно врящіе в ея полезность. Во всяком случа, как крики ужаса одних, так и наивная вра других, ведут к тому, что обманутые рабочіе принимают эту игру за серьезное дло и перестают слушать тх, кто доказывает, что им нечего ждать от эксплуататоров и что дйствительно освобожденіе наступит для них только тогда, когда эти эксплуататоры исчезнут.

В старыя времена, когда существовала десятина, рабочій народ знал, сколько именно он платит своим господам и угнетателям: столько-то шло помщику, столько-то попу, столько-то тому, столько-то другому. В конц-концов, он замтил, что для него самого остается при такой систем слишком мало, и устроил революцію. Власть перешла в руки буржуазіи, а так как народ боролся за уничтоженіе десятины, то возстановить ее было бы слишком неосторожно. И вот, буржуазія изобрла прямые и косвенные налоги. Та же десятина продолжала взиматься по-прежнему, но только деньги государству платили прежде всего капиталисты, торговцы и различнаго рода посредники, которые уже затм с избытком вознаграждали себя на счет карманов производителей и потребителей. А так как послдніе не имют дла непосредственно с казной, то они и не могут дать себ точнаго отчета в том, сколько именно они платят; все идет таким образом, к лучшему в лучшем из буржуазных міров.