Что касается исторической стороны интересующего нас отношения, то здесь можно отметить, что античные народы — греки и римляне — еще не возвысились до понятия абсолютной свободы, ибо они не познали еще того, что человек как таковой, — как вот это всеобщее «я», как разумное самосознание, — имеет право на свободу. Скорее человек только тогда признавался у них свободным, когда он и рожден был в качестве свободного. Свобода определялась у них, следовательно, еще как нечто природное. Вот почему в их свободных государствах существовало рабство, и у римлян возникали кровавые войны, в которых рабы пытались добиться для себя свободы, — признания за ними их вечных человеческих прав.

§ 434 Это отношение, с одной стороны, — так как за средством господства, рабом, также должна быть сохранена его жизнь, — есть общность потребности и заботы об ее удовлетворении. На место грубого разрушения непосредственного объекта становится приобретение, сохранение и формирование его как того посредствующего, в чем смыкаются обе крайности — самостоятельности и субъективный дух

{225}

несамостоятельности; форма всеобщности в удовлетворении потребности есть длительно-действующее средство и некоторая, принимающая будущее во внимание и его обеспечивающая предусмотрительность.

{§ 435}

Во-вторых, согласно различию между рабом и господином, господин в рабе и в его службе имеет наглядное представление значимости своего единичного для-себя-бытия; при этом, однако, именно посредством снятия непосредственного для-себя-бытия это снятие выпадает на долю другого. — Однако этот последний, т. е. раб, на службе у своего господина, постепенно полностью теряет свою индивидуальную волю, свою самостоятельность, снимает внутреннюю непосредственность своего вожделения и в этом самоотчуждении и страхе перед господином полагает начало мудрости, — переход к всеобщему самосознанию.

Прибавление. Поскольку раб работает на господина, следовательно, не исключительно в интересах своей собственной единичности, постольку его вожделение приобретает широту, становится не только вожделением вот этого человека, но содержит в себе в то же время и вожделение другого. Соответственно с этим раб возвышается над самостной единичностью своей естественной воли, и постольку стоит по своей ценности выше, чем господин, остающийся во власти своего себялюбия, в рабе созерцающий только свою непосредственную волю и несвободным сознанием раба признанный лишь формальным образом. Упомянутое подчинение себялюбия раба воле господина составляет начало истинной свободы человека. Трепет единичной воли, — чувство ничтожности себялюбия, привычка к повиновению, — необходимый момент в развитии каждого человека. Не испытав на самом себе этого принуждения, ломающего своеволие личности, никто не может стать свободным, разумным и способным повелевать.

Чтобы стать свободным, чтобы приобрести способность к самоуправлению, все народы должны были поэтому пройти предварительно через строгую дисциплину и подчинение воле господина.

Так, например, было необходимо, чтобы, после того как Солон дал афинянам свободные демократические законы, Пизистрат захватил в свои руки власть, опираясь на которую он и приучил афинян к повиновению этим законам. И лишь после того как повиновение это пустило корни, господство пизистратидов стало излишним. И точно так же Рим должен был пережить строгое управление царей, которое сломило естественное себялюбие римлян, так что на этой основе могла возникнуть та достойная удивления римская доблесть любви к отечеству, которая готова на всякие жертвы. — Рабство и тирания составляют, следовательно, в истории народов необходимую ступень и тем самым 8 Гегель, т. III

{226}

нечто относительно правомерное. В отношении тех, кто остается рабами, не совершается никакой абсолютной несправедливости; ибо кто не обладает мужеством рискнуть жизнью для достижения своей свободы, тот заслуживает быть рабом, и, наоборот, если какой-нибудь народ не только воображает, что он желает быть свободным, но действительно имеет энергичную волю к свободе, тогда никакое человеческое насилие не сможет удержать его в рабстве как в состоянии чисто пассивной управляемости.

Упомянутое рабское повиновение образует, — как сказано, — только начало свободы, ибо то, чему при этом покоряется природная единичность самосознания, не есть в-себе-и-для-себя-сущая, истинно всеобщая, разумная воля, но единичная, случайная воля другого субъекта. Таким образом, здесь выступает только один момент свободы — отрицательность себялюбивой единичности; наоборот, положительная сторона свободы приобретает действительность только тогда, когда, с одной стороны, рабское самосознание, освобождаясь как от единичности господина, так и от своей собственной единичности, постигает в-себе-и-для-себя- разумное в его от особенности субъектов независимой всеобщности и когда, с другой стороны, самосознание господина, — благодаря общности потребностей раба и господина и заботе об их удовлетворении, а также благодаря тому, что господин созерцает предметное снятие непосредственной единичной воли в лице раба, — приводится к тому, чтобы признать это снятие как истинное также и в отношении к себе самому и, сообразно с этим, и свою собственную себялюбивую волю подчинить закону в-себе-и-для-себя-сущей воли.

?) ВСЕОБЩЕЕ САМОСОЗНАНИЕ

{§ 436}

Всеобщее самосознание есть утверждающее знание себя самого в другой самости, каждая из которых в качестве свободной единичности обладает абсолютной самостоятельностью, но, вследствие отрицания своей непосредственности или вожделения, не отличается от другой и представляет собой всеобщее самосознание. Каждая из них объективна и обладает реальной всеобщностью в форме взаимности постольку, поскольку она знает, что признана другой свободной единичностью, а это она знает, поскольку признает другую единичность и знает ее как свободную.