Узнала она и следующую картину. Хат-хен замерла, склонив голову набок, будто прислушиваясь к чему-то. Руки ее плавно изогнулись, легли на невидимую опору. Госпожа Ота внимала стрекоту цикад.

Элен едва сдержалась, чтобы не ударить кулаком по колену. В голове крутились обрывки фраз, но припомнить целую строфу она не могла. Между тем чувствовала — где-то здесь кроется разгадка. В словах поэмы или в позах актеров. Что-то необыкновенно важное, ради чего Эндо — или кто другой — и хотел увидеть сцену.

Она заставила себя успокоиться. Все равно пока ничего нельзя сделать. Потом они с Патрицией докопаются до истины.

Сейчас следовало подумать о другом. Требовалось выбрать точную паузу для аплодисментов, чтобы не вторгнуться посреди лирической сцены, но и не пропустить незамеченными самые патетические места. Оставалось довериться чутью. Элен знала, что актеров разочаровывать нельзя. В конце представления она, как нельзя более кстати, вспомнила, что высшей похвалой в Тайане считаются не аплодисменты, а поклоны. Элен заранее потерла спину — после ночного путешествия на неудобных, жестких сиденьях поездов ныло все тело.

Угасло в горах последнее эхо звонкого голоса Хат-хен. Наступила пауза. Спектакль был окончен, но актеры оставались еще во власти своих персонажей. Элен — во власти их игры. Потом зашумели над головами сосны, и словно спало заклятие неподвижности. Актеры еще оставались в позах, положенных по роли, но глаза скосили на единственную зрительницу.

Элен поднялась и низко поклонилась. Оставалась в этой позе долго. Так долго, что услышала, как актеры, мешая от волнения тайанские слова с французскими, умоляют ее выпрямиться. Элен выполнила их просьбу — достаточно неторопливо, чтобы пощадить спину и соблюсти необходимые правила вежливости.

Актеры сияли. Не зря потратили время и силы. Их преданность собственным героям была вознаграждена. Что такое актеры без зрителей? Трижды судьба давала им возможность сыграть по-настоящему, трижды посылала зрителей. Выходит, правильно они чувствовали: душа госпожи Ота не покинула эти места.

Простившись с Эндо, Патриция вошла в дом и сразу почувствовала, что умирает от голода и валится с ног от усталости. Наскоро умылась, сжевала обнаруженную на кухне пачку галет, повалилась на кровать и немедля уснула.

Пробудил ее от сна какой-то странный звук, похожий на рев мотора. Еще не вполне очнувшись, Патриция гадала, откуда поблизости мог взяться автомобиль. Мотор ревел все оглушительнее, затем послышалось затихающее «чаф-чаф-чаф», что-то с силой ударилось о столбы веранды, и домик сотрясся. Веселый мужской голос крикнул:

— Эй, дома хозяйки?

Вот теперь Патриция проявила максимум прыти. Вскочила с места, да так удачно, что споткнулась о циновку и грохнулась на пол, ударившись лбом о дверцу шкафа. Она узнала голос участника археологической экспедиции, любимого ученика профессора Шеня, своего доброго приятеля — Комито.

Патриция сидела на полу, схватившись за голову и неотрывно смотрела на дверь. В голове крутилась одна-единственная фраза: «Убийца — тот человек (знакомый вам или незнакомый), кто первым появится на пороге дома». Патриция прислонилась плечом к дверце шкафа. Нет, она никогда не поверит. Вспомнила, как Комито встретил ее на раскопках, взял из ее рук сумку, небрежно закинул на плечо. Они шагали по песчаной дороге к палаточному городку, и Комито рассказывал, каким ему видится Фарфоровый город. Этот город непременно поднимется из земли. Сначала поработают они, археологи. Потом придут реставраторы… Комито яростно жестикулировал, объясняя, что вот здесь из праха восстанет дворец «Времена года» со всеми сокровищами… Комито так размахивал руками, что уронил доверенный ему багаж прямо в пыль.

«Невозможно поверить…» — думала Патриция. Но подозрения упрямо крепли. Комито был одержим историей госпожи Ота. Эти места навещал часто, заходил в монастырь, мог прочесть легенду. Да, у него хватило бы знаний — разгадать картинки на чайнике. И крышечку от чайника сумел бы найти — не в лавке на рынке, а прямо в раскопе. Патриция вспомнила, как Эндо замялся, отвечая на вопрос, где убийца взял крышечку. Наверное, предполагал подобное, да не захотел расстраивать, пока не выяснит наверняка.

«Но тот же Эндо сказал, что убийца уехал в город!» — мысленно вскричала Патриция и сразу поправила себя: «Никто этого не видел. Комито мог пройти с Ин-Пэем и Хат-хен половину пути, потом заявить, будто что-то забыл, и спокойно вернуться. У берега ждала моторная лодка. И теперь он пришел… Пришел за чайником».

Комито переступил порог. Он весело улыбался, на плече держал объемистую сумку. Под правым глазом его желтел уже сходивший синяк.

— Что это с вами? — спросил Комито вместо приветствия.

Патриция сидела на полу, одной рукой держась за голову, и тихонько покачивалась из стороны в сторону.

— Интересная гимнастика, — заметил Комито, с грохотом опуская на пол тяжелую сумку. — Пытаетесь головой пробить стенку? Как вы, однако, решительны. Я, когда у Эндо учился, начинал с малого. Пальцами дырки долбил, сломал два пальца, на этом и успокоился. А вы головы не пожалели, вот что значит — преданная ученица.