— Нам бы… прошу прощения… переодеться, помыться, в баньке попариться, — я вышел из-за спины Корда и неловко почесал бороду. — Пусть никто не скажет, что Снорри сын Турлога сел за стол грязный и оборванный, как беглый раб!

— Да, это ладная мысль, — поддержал меня Дэор. — А ещё пусть достойные хозяева не сочтут за дерзость, коль мы похороним павшего брата по оружию.

То была не просьба, не просят таким голосом, и даже не требуют.

Таким голосом отдают приказы.

— Радость гостя — честь хозяина, — улыбнулся старец, кивая и указывая на дверь. — Баня там, уже горячая. А достойного воина предадим огню, если не возражаете, около полуночи. В Зале Улыбок. Лоддир доставит его туда.

— Я провожу Лоддира, — сказал Дэор.

— Нет, храбрейший, — Глумхарр подался вперед, и я ощутил тяжесть, что нахлынула густой волной. — Ты сейчас пойдёшь мыться. Ты пришёл в обитель Смерти, а её нельзя встречать так, как это делают на Востоке — в грязи и смраде. Ты помнишь… не так ли?

Дэор вздохнул. Он помнил, как умирают в походах.

И передал тело Рольфа Лоддиру.

Тот принял мёртвый груз со странной радостью. Я видел, как дрожь вожделения свела его пальцы, и как он силился спрятать улыбку, что расцветала на его лице. А еще я заметил, как Дарин вопросительно изогнул бровь и указал взглядом в сторону Лоддира.

И Борин едва заметно кивнул в ответ.

Когда мы пошли мыться, дева в синих одеждах подошла к Корду.

— Ты ранен, волшебник, — она взяла его под руку и повела к другой двери. — Никто не скажет, что Хранители одержали верх над обессилевшим от раны. А завтра тебе понадобятся все твои силы. Ибо ты разбудил драконов.

Её шёпот, шёпот прибоя, спокойный, как всегда перед штормом, пробрал меня до костей. Но Корд'аэн лишь кивнул — и покорно пошёл за ней, опираясь на обгоревший посох.

…Тёплые ласковые волны пахли весенним лесом. Пар клубился над головой, рождая причудливые образы. Впервые за долгое время Корд'аэна объял безбрежный, как море, покой.

Хьёлле сама, без прислуги, совершала омовение гостя. Раны затягивались от прикосновения прохладных пальцев, травяной бальзам заполнил дыру в груди, выжженную огненным вихрем, и достиг сердца. Грязь, пот и тяжесть пути уходили прочь, оставляя лишь мыльную пену, так не похожую на пену моря Бурных Волн.

— Ты, кажется, уже давно не брился, — Хьёлле нежно коснулась его щеки полукруглой бритвой на костяной ручке. — Это поправимо. В жизни почти всё поправимо.

— Ты ухаживаешь за мной, точно за покойником для погребения, — усмехнулся Корд.

— Каждый, кто вошёл в Девятый Замок, покойник. И я тебе скажу откровенно, что вернуться у тебя и твоих людей маловато удачи. Зато он будет гордиться тобой, твой учитель… Правда, огорчатся Флиннах и Муирнэ, твой отчим и дорогая матушка… ты давно их проведывал? Конечно, откуда у тебя время на такие мелочи. Жаль тебя, волшебник. Ты привёл их всех на смерть. Кто из них знает, что такое приносить себя в жертву себе же? Кто из них вообще хоть что-то знает? И… зачем ты пришёл сюда? Зачем? Потому что тебя попросили твои старшие друзья из Совета?.. И ради них ты принёс в жертву бывших друзей, внёс в замок тело этого молодого витязя, как плату за вход…

— Не говори глупостей, — Корд'аэн зашипел, боль пронзила его, и вода стала кипятком, — ты ничего не угадала, Сеть Волн, а больше я ничего не скажу, ибо мертвецы безмолвны.

— Это не совсем так. Есть способы, как разговорить мертвеца. Сам знаешь. Лес горит, Корд'аэн, и лисы гибнут в пламени, и им более ни к чему их красивые шубки… Скажи, был ли первым из тех, кого ты приговорил, Снорри Пивовар, или были до него преданные тобою друзья? Скажи это не мне, но себе. Тебе ещё придется вырвать сердце из собственной груди, чтобы зажечь священный огонь. Нечистое сердце плохо горит.

— Подровняй справа, — сказал Корд'аэн сквозь слёзы горчащей правды.

— Верно, вам известна цель нашего посещения, — осведомился Корд, когда мы, чистые, вымытые и переодетые в сухое, уселись за невысоким столом. На белоснежной скатерти стояло отнюдь не скромное угощение. Корд задал вопрос лишь после того, как Риг наполнил рог мёдом, а Глумхарр пустил его по кругу.

— Так чтоб наверняка — нет, — старик откашлялся, — но… боюсь, как бы это не прозвучало оскорбительно… у всех примерно одна и та же цель.

— О, и какая же? — поинтересовался Тидрек.

— Счастье, — очаровательно улыбнулась дева в зелёном.

Тидрек уставился в тарелку.

А Герна продолжала:

— Вы, думается, пожаловали за золотом. Известно, что золото делает людей счастливыми…

— Несомненно, ты слышала, прекрасная госпожа, — Дарин пригубил золотистого вина, — что дверги знать ничего не знают, кроме золота, да пива, да курительного зелья. Так вот, клянусь бородой моего предка Фарина, что это ложь. А этой клятве можно верить, ибо всем ведомо, что борода Фарина была вдесятеро длиннее, чем его…