— Твои сиськи долго не протянут! — рявкнул на неё Гэррети, и толпа отозвалась одобрительным рёвом.

— Они настоящие психи, — пробормотал Гэррети. — Настоящие психи. Извращенцы. Который час, МакФриз?

— Что ты сделал прежде всего, когда получил письмо с подтверждением? — тихо спросил МакФриз. — Что ты сделал, когда узнал, что точно участвуешь?

Гэррети нахмурился, вытер рукой лоб и позволил своему сознанию покинуть потное, кошмарное настоящее ради того неожиданного, яркого момента в прошлом.

— Я был один. Мать была на работе. Это было в пятницу днём. Письмо лежало в ящике, и на нем был штемпель Уилмингтона, штат Дэлавер, так что я сразу понял: это оно. Я был уверен, что завалил физические испытания или интеллектуальные, или и то и другое. Мне пришлось дважды перечитать. Ну, я не стал от радости прыгать, но мне было приятно. По-настоящему приятно. И я был уверен в себе. Тогда у меня не болели ноги, и не было такого ощущения, будто в спину мне воткнули поломанные грабли. Я был одним из миллиона. Я был слишком глуп, чтобы понять, кто на самом деле примадонна этого долбанного цирка.

Он остановился на минуту, захваченный воспоминаниями, в легкие вливался воздух раннего апреля.

— Я не мог отступать. Слишком много взглядов было на меня обращено. Я думаю, примерно то же было с каждым. Видимо, одна из тех вещей, на которые всё и рассчитано. Я пропустил 15-е апреля, последнюю дату, когда можно было отказаться, а на следующий день в мэрии в честь меня накрыли обед — там были все мои друзья, и после десерта они стали кричать Речь! Речь! Я встал и промямлил что-то о том, что сделаю всё, от меня зависящее, если попаду, и все хлопали как бешеные. Как будто я на них сраную Геттисбергскую речь вывалил. Понимаешь, о чем я?

— Да, понимаю, — сказал МакФриз и рассмеялся — но взгляд его был тёмен.

За их спинами вдруг громыхнули выстрелы. Гэррети конвульсивно дёрнулся и чуть было не замер на месте. Однако не остановился — чудом одним. На этот раз слепой инстинкт, подумал он. А что будет в следующий раз?

— Сукин ты сын, — тихо сказал МакФриз. — Это был Джо.

— Сколько времени? — спросил Гэррети, но прежде чем МакФриз успел ответить, вспомнил, что у него у самого есть часы. Было 14:38. Боже. Эти две секунды каменным жерновом висели у него на шее.

— И никто не пытался тебя отговорить? — спросил МакФриз. Они вдвоем уже значительно обогнали основную группу, ярдов на сто оторвавшись от Гарольда Куинса. Им выделили отдельного солдата, который шел рядом и мониторил их скорость. Гэррети порадовался, что это не тот светловолосый. — Никто не попытался уговорить тебя воспользоваться правом на отказ 31-го апреля?

— Сначала нет. Мама и Джен, и доктор Паттерсон — это друг моей матери, ну, в общем, они дружат лет пять уже — они все спустили вопрос на тормозах. Они были польщены и горды, потому что большинство ребят старше двенадцати по всей стране проходят тесты, но отбирают только одного из пятидесяти. И даже после этого остаются тысячи парней, а в окончательные списки входят только две сотни — сотня Идущих и сотня запасных. И повлиять на результаты никак нельзя, ну ты в курсе.

— Ну да, они вытаскивают бумажки с именами из долбанного барабана. Большое зрелище на ТВ, — голос МакФриза надломился.

— Ага. Мэйджор называет две сотни имён, но имена — это всё, что ты слышишь. Непонятно, в основную ты сотню вошёл или в запасную.

— И они не сообщают этого аж до самого последнего дня, — сказал МакФриз так, словно это было не четыре дня назад, а добрых сто лет. — Да уж, им эти игры нравятся.

Кто-то в толпе выпустил из рук целую связку воздушных шариков. Они поднимались в небо, разлетаясь в разные стороны — красные, синие, зеленые, желтые. Южный ветер медленно понес их прочь.

— Наверное, — сказал Гэррети. — Мы смотрели телевизор, когда Мэйджор объявлял имена. Моё вытащили 73-м по счёту. Я чуть со стула не упал. Никак не мог поверить.

— Это не мог быть я, — сказал МакФриз. — Такие вещи всегда происходят с другими.

— Да, именно такое чувство. Вот тогда за меня и взялись всерьез. Совсем не как после 15-го: тогда всё больше болтали — когда-нибудь, может быть. Джен...

Он вдруг замолчал. А почему бы нет? Большую часть он и так уже рассказал. Какое это имеет значение? Либо он, либо МакФриз будет мёртв к тому моменту, когда всё закончится. А скорей всего оба.

— Джен сказала, что если я воспользуюсь правом на отказ 31-го апреля, она пойдет со мной до конца, в любое время, каким угодно образом и так часто, как мне захочется. Я сказал, что в этом случае буду чувствовать себя лицемером и подлецом, а она взбесилась и сказала, что лучше так, чем мёртвым, а потом долго плакала. Умоляла меня. — Гэррети посмотрел на МакФриза. — Я не знаю. Попроси она меня о чем угодно, я бы постарался изо всех сил. Но это... Этого я не мог сделать. Как будто мне в горло камень забили. Через некоторое время она поняла, что я не могу сказать Да, ладно, я позвоню по номеру 800. Думаю, она начала меня понимать. Может быть, не хуже чем я сам, хотя видит бог я себя понимал — то есть, понимаю — не очень хорошо.