Том 2. Поэзоантракт
вернуться

Северянин Игорь Васильевич
Шрифт:
4
«Они талантливы»… Допустим! Но что — в таланте без души? Бездушные не знают грусти, А только скуку. Напиши Поэзу, вызванную скукой, — И гений мой тому порукой, — Как тонки ни были б слова, Она останется мертва. Ни возмутит, ни зачарует Скопец, развратник, женофоб. И современца медный лоб Теперь лишь сталь бича взволнует, Да, сталь бича иль гений! Вот Какой пошел теперь народ!
5
«Ну что же, разве это плохо? Ведь требовательность нужна…» — Тут не сдержалась бы от вздоха Моя знакомая княжна. Однако ж, чем живет богема? Какая новая поэма Бездушье душ объединит? Что мысли их воспламенит? Чего хотят? о чем тоскуют? Зачем сбираются сюда? Да так… Куда ж идти? куда? Посплетничают, потолкуют И, от безделья отдохнув, Зевают: «Скучно что-то, уф…»
6
Ничьей там не гнушались лепты, — И в кассу сыпали рубли Отъявленные фармацевты, Барзак мешавшие с Шабли! Для виду возмущались ими, Любезно спрашивая: «Имя Как ваше в книгу записать?» Спешили их облобызать, А после говорили: «Странно, Кто к нам пускает всякий сброд?…» Но сброд позатыкал им рот, Зовя к столу на бутерброд… Но это все уже туманно: Собака околела, и Ей околеть вы помогли!

1915. Май

Эст-Тойла

Поэза о Харькове

Я снова в нежном, чутком Харькове, Где снова мой поэзовечер, Где снова триумфально-арковы Двери домовые — навстречу. О Харьков! Харьков! букворадугой Твоею вечно сердце живо: В тебе нежданно и негаданно Моя мечта осуществима. О Харьков! Харьков! Лучший лучшего! Цвет самой тонкой молодежи! — Где я нашел себя, заблудшего, Свою тринадцатую тоже. Такая журчная и сильная, В лицо задором запуская, Мной снова изавтомобилена Смеющаяся мне Сумская. На восхищающем извозчике Спускаюсь круто прямо к Поку. Улыбки дамьи, шляпок рощицы Скользят на тротуарах сбоку. А вот и девочка графинина, Одетая тепло-кенгурно, Болтает с мисс (здесь это принято?): «Maman им принята… „недурно“…» Пусть афишируют гигантские Меня афиши, — то ль не эра! — Мартын! Сверни к ручьям шампанского В гурманоазисах Проспэра.

1915. Декабря 19-го

Харьков — Павлоград

(поезд)

Поэза о Майоренгофе

Я помню: в Майоренгофе, Когда мне было семь лет, Я грезил о катастрофе, О встречах, которых нет. Как верная мне вассалка, Собака ходила за мной, И грезилась мне «Русалка», Погибшая той весной. Maman с генеральшей свитской Каталась в вечерний час. И нынешний Кусевицкий Настраивал контрабас… А я увлекался рьяно Оркестром «дружка» своего: О, палочка Булерьяна! О, милый автограф его! И это же самое море, Когда мне было семь лет, Мне пело, мечты лазоря, О встречах, которых нет…

1915. Июнь

Эст-Тойла

Поэза о Иоланте

Иоланта в брильянтах, Иоланта в фиалках, Иоланта в муаре, Иоланта в бандо, Иоланта в шантанах, Иоланта в качалках, Иоланта в экспрессе, Иоланта в ландо! Иоланта в идеях, Иоланта в болезнях, Иоланта в страданьях, в кабаках и в нужде, Иоланта в порывах и в восторженных песнях, И в любви Иоланта! Иоланта везде! Иоланта в Калуге, Иоланта в Сорренто, Иоланта в Венере и во влаге цистерн, В стилях, — в этих надмодных монументах моментам, — В Rococo, в Renessans'e, в Louis XV и в Moderne! Иоланта в варьянтах и контрастах религий, Иоланта в метаньях, в заблужденьях, в труде, В интервалах планетных, в каждом дне, в каждом миге, И в тебе — Иоланта! Иоланта везде. Иоланта в рокфоре, Иоланта в омаре, Иоланта в Сотерне и в triple sec curasso, Иоланта в Вольтэре, Иоланта в Эмаре, В Мопассане, в Баркове, и в Толстом, и в Руссо! Иоланта повсюду, Иоланта всеместна… Что же это такое — Иоланта моя? Ничего я не знаю, ничего не известно, Но мне кажется, — это раздробленное «Я»!

1915. Июнь

Эст-Тойла

Медовая поэза

Вадиму Баяну

Гостей любезно принимающий В своей беззлобной стороне, Сиренью мед благоухающий Вы предложили к чаю мне. О! вместе с медом просирененным Вы предложили мне… весну! — И Таню, смуженную Греминым, Я вновь свободой оплесну. И птицу, скрыленную клеткою, Пущу я в воздух, хохоча, И отклоню над малолеткою Сталь занесенного меча… Прощу врагам обиды кровные И обвиню себя во всем, И ласковые, и любовные Стихи Ей напишу в альбом… И вновь горящий, вновь пылающий, Я всею воспою душой Сиренью мед благоухающий, Меня овеявший весной!

23-го декабря 1915

Александровск-Екатеринославский

Поэзошпилька

Ты говоришь: Татьяна Гремина Совсем неправильно овсемена Как чудо девичьей души: Провинциалочке, как водится, Онегин по душе приходится Средь Митрофанушек в глуши. Однако же, став дамой светскою, Она — с душой ореха грецкого! — Его отвергла для того, Чтоб отомстить ему за прошлое И выставить причину пошлую Как… честь супруга своего. Любовью сердца не онегена И не любя совсем Онегина, Довольна партией своей. Да, Танечка, до брака — Ларина, Довольно скверно переварена Мозгами наших матерей… Смешно бы обвинять Евгения За нежное его презрение К причудам девочки-дичка. Лишь Таня сделалась Татьяною, — Он вспыхнул всей душою рьяною, Но лицемерно, свысока. Ответила княгиня Гремина, Та, кто в мечту страны овсемена: — Другому буду век верна. Как это холодно и каменно! Любовь воскликнула бы пламенно: «Я рада, что тебе нужна!»