– Мара часто ходила буквально располосованная. Сколько раз я говорила: и не стыдно тебе с такими руками на работе появляться? Но кто слушается свекрови?

Опять послышался кошачий вой. Затем – брань Велемирова. Протопали по коридору, хлопнула входная дверь. Видать, Мурку выставили на улицу.

– Ну а теперь, Валентина Сергеевна, расскажите подробно о том, как вы узнали о самоубийстве Маргариты.

– Хорошо,– со вздохом согласилась Велемирова.– Встаю я рано. Протопить печь надо, сготовить завтрак… Так и сегодня. Хлопотала на кухне спозаранку. Мужа накормила… Жора вышел, чайник поставил. Потом он позавтракал, ушел на работу… Соседка тоже ушла.– Валентина Сергеевна задумалась, потом сказала: – О том, как Георгий говорил Маргарите, что поедет к Аркадию, вы уже знаете, так?

– Знаю,– кивнул следователь.– Продолжайте, пожалуйста.

– Ну, муж принес свой чехол для лодки. Собирался, собирался и наконец собрался заняться ремонтом… Я в комнате прибрала, в этой и в той.– Она кивнула на дверь в стене.– Там у нас спальня. Раньше была отдельная. Жора с Павлом жили. У меня ведь еще сын есть, младший. После демобилизации остался в Калинине. Когда Георгий с Марой отделились, мы из спальни дверь в коридор заделали, а отсюда пробили… Значит, убралась я… Люблю чистоту. Чтобы ни пылинки… Как раз подошло время в молочный магазин идти. Не люблю к самому открытию – народа много. Стукнула к Маре: не надо ли ей молока или кефира? Она сказала, что нет…

– Когда это было?

– В десятом часу… Сходила, значит, в магазин. Час, наверное, отстояла в очереди. Что-то сегодня, как никогда, покупателей. Да еще продавцы нерасторопные…

Обстоятельность Велемировой несколько утомляла, но ничего не попишешь – Кашелев сам просил рассказывать подробно.

– Вернулась я из магазина,– продолжала Валентина Сергеевна.– Мой на кухне молотком стучит. Мара у плиты стоит, белье в выварку закладывает… Она тоже чистюля, это у нее не отнимешь.

– Какое у нее было настроение?

– Не приглядывалась. Да и некогда было разговоры разговаривать. Сбегала в сарай, дров принесла. Нынче холодно. Ветер – прямо в окно. Муж-то простужен, вот и решила получше протопить… То да се, опять в магазин бежать. Мяса купить, колбасы…

– Пожалуйста, называйте время,– попросил следователь.

– Около одиннадцати было.– Велемирова подумала, потом сказала: – Точно, около одиннадцати… Купила, что надо, иду домой. Ничего не подозреваю. Открываю дверь…– Она всплеснула руками.– Вот уж верно говорится: как обухом по голове! На муже лица нет… Беда! Мара повесилась! У меня прямо все оборвалось внутри. Не помню даже, как очутилась в их комнате… Глянула – и ноги подкосились… Висит. На вешалке… Я закричала не своим голосом и выскочила из квартиры. Тут Ольга Тимофеевна Гаврилкина выбегает на площадку. Я ей: так, мол, и так – Мара удавилась… Мы с Ольгой Тимофеевной вернулись к нам… У меня какое-то затмение в голове. Не знаю, что делать… Гаврилкина вроде сказала: скорей бы врача. Ну, я мигом в поликлинику…

Врач из поликлиники была в квартире в двенадцать. В десять минут первого Велемирова позвонила в милицию…

– Вы не знаете, Гаврилкина сейчас дома? – спросил следователь, заканчивая допрос.

– Наверное. Она пенсионерка.

– А вы никуда не собираетесь?

– Куда я пойду! – горестно произнесла Велемирова.

– Я побеседую с Гаврилкиной. Может быть, у меня возникнут еще какие-нибудь вопросы, так я зайду к вам.

– Я буду дома.

– Адрес работы сына у вас есть?

– А как же,– ответила Валентина Сергеевна. Она назвала адрес мастерской, которая находилась в центре города.– Жора, Жора! – качала головой Велемирова.– Не представляю, как сообщу ему… Смерть детей он переживал – не дай бог! Я так боялась за него. Ведь слаб здоровьем… Перенесет ли он эту ужасную весть? Мне страшно…

Уже когда Кашелев собрался уходить, Валентина Сергеевна снова спросила, когда можно будет похоронить Маргариту.

– Как только будет готово медицинское заключение,– ответил следователь.– Я попрошу, чтобы не тянули,– заверил он убитую горем женщину.

Кашелев напрасно беспокоился, что не застанет Гаврилкину дома.

– Думала, что понадоблюсь вам, никуда не выходила,– сказала Ольга Тимофеевна, когда следователь зашел в их квартиру.– Садитесь к столу, посветлее будет,– предложила она.

Следователь попросил рассказать о сегодняшнем событии у Велемировых.

– Стою, значит, я у плиты, обед стряпаю,– начала Ольга Тимофеевна.– Щей кисленьких захотелось… В квартире никого, все на работе. Только Витька, соседский пацан, кашу себе подогревает. Вдруг – крик! Я и не пойму, откуда. Думала, с улицы. Выглянула в окно – никого… Потом в дверь затарабанили. Открываю – Велемирова. Кричит: «Мара повесилась!» Господи, думаю, и как это она решилась такой грех на душу взять?– Гаврилкина поспешно осенила себя мелким крестом.– Побегли мы в квартиру Валентины. Дверь в Марину комнату настежь. А сама она под вешалкой, лицом к двери. От шеи вверх веревка тянется… Николай Петрович тут же ходит и что-то лопочет… Валентина, значит, в поликлинику подалась… Я говорю Николаю Петровичу: чего смотришь, сымать надо, может, еще приведем в чувство… У нас в деревне, когда я молодкой была, девка одна тоже в петлю полезла. Жених бросил. Она уже в положении находилась. Ее сестренка увидела в окно, подняла крик. Народ сбежался, вынули из петли и отходили-таки голубушку… Потом сына родила, замуж счастливо вышла… Вот я и говорю Велемирову: давай сымать. Он говорит: пробовал, но одному не под силу… Ну, тогда мы вместе… Перенесли Маргариту на кушетку, я стала ее отхаживать. Руки в стороны, на грудь…– Гаврилкина показала, какие движения она производила.– Махала, махала… Лицо у нее синее, а тут вроде бы чуть побелело… Я давай опять…

– Вы помните, который был час? – спросил Кашелев.

– Да почти что двенадцать.

– Хорошо, продолжайте, пожалуйста.

– Ну, вскорости возвернулась Валентина с врачихой… Врачиха то же самое Маре делала, что и я. Еще укол впрыснула. Да, видать, запоздали. Вот если бы Николай Петрович сразу ее снял – другое дело.

– Как вы думаете, Ольга Тимофеевна, почему Маргарита руки на себя наложила?

– Я уж и сама думаю, чего ей не жилось? – сердито произнесла старушка.

– Много горя перенесла?