Тщета: Собрание стихотворений
вернуться

Меркурьева Вера Александровна
Шрифт:

2. «Круг тополей карнизом…»

Круг тополей карнизом Край неба оболок – И свод небесный близок, И закопчен, и низок. Как в доме потолок. Под этим черным небом, И с черною тоской, Куда – не зная, слепо Идешь, такой нелепой И маленькой такой. Не вихрь свеет тучи, Не гром их распахнет – Разлив твоих созвучий, И гневный, и певучий, На темный мир плеснет. И вот – смотри: всё ниже Спускают Млечный мост, Всё ближе он и ближе. Иди к нему, иди же – Вставай во весь твой рост. Дрожит лучами песня – Прибоя перебой – Поет огнями бездна. А где земля? Исчезла В лавине голубой. Еще одно мгновенье Не внемля, не дыша, Еще одно биенье – И, в смертном упоенье, Из тела вон душа. Но кто-то сердце тронул Тревожно и легко. Мигая, звезды тонут, И виснет синий конус Беленым потолком. 4.IX.1925

3. «Люди любовь берегут…»

Люди любовь берегут, как бьющуюся посуду: случается, разобьют, погрустят – и позабудут. Склеит сердечный изъян другая им дорогая. Никто не любит, как я – не забывая. Поэты пишут стихи, для книги или журнала, горе и радость их, и тайна – без покрывала. Я же, ото всех тая, песенный дар проклинаю. Никто не пишет, как я – умирая. 10.IX.1925

4. «Беспокоен и бестолков…»

Беспокоен и бестолков Ход и дней и ночей обычный. Мелочей или пустяков Калейдоскоп мозаичный. Стук у двери. Прошу присесть. Разговоры тошней бессонниц. Неужели где-нибудь есть Сон о стихе, сон как солнце? Помнишь, сердце, как бился стих, Отвечая стенаньем: – слава! – Чуть касалися струн твоих Руки волхва – Вячеслава? И мучительной песни жуть – Той, неслыханной и неспетой – Жгла кружительный страшный путь – Опустошенья кометой? Ой, крутая дуга крива, Замыкающая две даты: Восемнадцатый год – Москва, Владикавказ – двадцать пятый. И не знаю, чт обыло въявь: Тот пожар, или эта плесень, И зачем не сгорела я В огневороте песен. 18.IX.1925

5. «Глубокая, темна подземная река…»

Глубокая, темна подземная река – несчетные века Смывает, подточив, на зыбкие пески гранитных глыб тиски. Слепая, роет путь сквозь тяжкие пласты. Не так ли, песня, ты Годами кроешься в неведомой глуши израненной души? Безмолвна песнь, смутна и далека – подземная река – Ты силою сильна, ты волею вольна, ты вся полным-полна. И через столько мук, и через столько лет на белый выйдешь свет – Узнать, что вся любовь, и боль, и красота великая тщета. А там – уйти ль опять в сыпучие пески, до гробовой доски, Иль к моря синего незыблемому дну унесть свою волну? Тоска или река – не всё ли ей равно, раз было ей дано Сломить подземного молчания печать — и песней прозвучать? 28.IX.1925

ЛИШНИЕ ОГНИ

«Это будет когда-нибудь очень просто…»

Это будет когда-нибудь очень просто – Постучит почтальон под моим окном: – Из Америки вам долларов до ста, – И вседневная явь покажется сном. Сахар, хлеб, дрова, башмаки и платья – Словно елочный в детстве запляшет круг. И всего чудеснее, буду знать я, Что за этим за всем скрывается друг. Это будет как-нибудь очень просто: Буду вечером грызть урок точно кость – И войдет в мой дом, не с Млечного моста, С нашей улицы грязной нежданный гость – Тот, чей голос дальний-лебедя пенье, Чьей руки так жжет нетающий лед – И на веки веков станет мгновенье, И на веки веков оно не прейдет. Это будет как-нибудь очень просто: Остановится сердце, устав жалеть – Останется легкий маленький остов Под землей родимой бесчувственно тлеть. А над ним, в спокойной тени погоста, Будут птицы летать и дети играть. Это будет как-нибудь очень просто. Только долго ли, долго ли еще ждать? 15.X.1923

ОСИНКА (Из цикла «Души неживых вещей»)

Осиику – под корень топорами-рубилами, Осинку – во скрежет многозубыми пилами, Осинку – в машинку, на остренькие ножички, В два миллиметра палочка, тоньше – ни крошечки. Осинке головку ущемит злополучие – Да в серу, да в фосфор, да в едкое, в горючее. Где спички? надо примус, папиросу или печь, Полоснут, и затопчут, и забудут – лишь зажечь. Ах, стать бы мне спиченькой и, в муке упорствуя, Зажечь сердца чужие, холодные, черствые! Согласна быть срубленной, на части распиленной, Пронизанной горя горючею извилиной, Согласна быть смятой, раздавленной, загубленной, Истоптанной, забытой, брошенной, нелюбленной, Сверкнуть на миг – и погаснуть, не сгорев до конца, Не узнав, как теплы мной растопленные сердца. 7.XII.1933

«Своей вы меня считаете?..»

Своей вы меня считаете? Простой – как вода, как соль? Не знаете вы, не знаете, Какого я чина голь. Приветливою, улыбчивой – Я по милу хороша? А нет заразы прилипчивей, Чем эта моя душа. Заботливою раделицей Вы чаете меня – да? А я рождена Метелицей, Погибелью повита. Любовью неописуемой Дарю я на малый час — И до неба вознесу я вас, Чтоб о землю грянуть вас. О, тварь моя земнородная, Подательницею благ Не чтите меня — свободна я От благости и от зла. 17.VIII.1931

КОЛЯДА

Что ни взять – как будто не такое: Мед не сладок, соль не солона. Всё спокойно – а вот нет покоя. Жизнь есть – а на что она? Иди ствол ветвей уже не держит, В засуху до времени сотлев? Ты не медли, туча-гром, теперь же Даждь дождь жаждущей земле. Кто – мечтатель – легко раздвинул Стены тесные душной клетки? Кто – свободный художник – кинул По стеклу ледяные ветки? По-за ветками, над кроваткой, Тени прячутся втихомолку, А заря уж глядит украдкой На разубранную на елку. Заплясать звездой на макушке, Погрозить темноте: – не мешкай! – И наметить спящей подружке Прямо в глаз золотым орешком. Сон-дрем а, не смыкай ресницы, Дай сбежать босиком с постели. Не скрипите вы, половицы, Не цепляй, моток канители! Леденец откусила: сладкий… Ухватила зайку за ушки – И бегом, поджимая лапки, В пуховое тепло подушки. А во рту – хрусты сладкой смолки, А в руке – зайчонка колышет, А в глазах – то ли блестки с елки, То ль с окна хрустали ледышек. Жжет гортань воздух раскаленный, Ранят ноги острия камней. Только бы глоток воды студеной В темной балке, у истока дней! Но не медлит странная – и дальше Держит путь к высоким воротам, Где рука, не знающая фальши, Точный счет ведет делам и дням. Нескончаемы тени ночи, Несдвигаемы стен ограды, И во все несчетные очи Смотрят ярусные громады. Наверху, у зажженной елки, Все свои, всё свое, родное. А внизу, у замочной щелки, Всем чужая, и быть одной ей. Налетел мотор, как угроза, Неживым обдавая блеском. Закружились иглы мороза На свету нестерпимо резком. Наверху – слова точно пенье, И улыбки – цветов дыханье. А внизу – неподвижной тени Одиночество и молчанье. И не знают они, за дверцей – Им и знать, пожалуй, не надо, – Что у тихой тени есть сердце, И какая в том сердце радость. Да сама она не постигла – Снег кругом иль белые розы, И сверкают мороза иглы Или счастья светлые слезы? Дня шаги тяжеле и короче. Норы зверь покинул, рыба – плесы. На сухие поймы доброй ночи Пали освежительные росы. Но не медлит странная – и снова Держит путь по иглам волчца В те края, где светом дышит слово О любви, не знающей конца. II.1926