Струны: Собрание сочинений
вернуться

Верховский Юрий Никандрович
Шрифт:

XXIX. «Был я доволен поездкой недальней; здесь же, вернувшись…»

Был я доволен поездкой недальней; здесь же, вернувшись, Чувствую, право, себя — словно бы дома опять. Всё же – еще затеваю свидание с милыми сердцу; Снова сюда возвращусь, – буду ли радостен вновь? Кажется, так хорошо, что и там, и здесь-то я дома; Пусть же я дома – везде. Так ли уж всё хорошо?

XXX. «Кажется, вдруг своротил на элегию я с эпиграммы?..»

Кажется, вдруг своротил на элегию я с эпиграммы? Будь эпиграммой она самою злой – на меня.

XXXI. «Пусть – я подумал сейчас – на дневник, хоть случайный, похожи…»

Пусть – я подумал сейчас – на дневник, хоть случайный, похожи Вы, эпиграммы мои, как и другие стихи; Все, на него не похожие, только тогда и прекрасны, Ежели в стройной красе кроется тот же дневник. Так я думал всегда; но еще прибавлял неизменно: В строгом порядке держи лирики тайный дневник.

XXXII. «Ты, кто сейчас на балконе, в том доме дальном и милом…»

Ты, кто сейчас на балконе, в том доме дальном и милом, Где я когда-то любил, детским томленьем страдал, – Ты, кто любуешься звездной торжественной, тихою ночью, – Музыку слышишь ли ты? Слышишь простые слова? День незабвенный и вечер второго августа! Сердце Их сохранило и вот – их годовщиною чтит. Помню: сегодня исполнилось двадцать лет незаметных, Как я когда-то любил, как я когда-то страдал. Если б родимою ночью не ты, а я любовался, – Понял бы музыку я, понял — простые слова.

XXXIII. «Вечное счастье – минуту цветет; отцвело – и навеки…»

Вечное счастье – минуту цветет; отцвело – и навеки Память о нем сохранишь благоуханной душой.

XXXIV. «Волга спокойно синеет внизу, загибаясь излукой…»

Волга спокойно синеет внизу, загибаясь излукой, Узкая, странная здесь именем пышным своим. Тут молодыми лубками и темными соснами берег Зелен – и свежей травой – в разнообразной красе; Там – желтоватая белая отмель, нива и роща И надо всем – облака в бледной дали голубой. Я же сижу – и книга в руках – и думаю, будто Можно над Волгой читать, радостно глядя кругом.

XXXV. «Радостно ветер шумит над рекою в соснах и елях…»

Радостно ветер шумит над рекою в соснах и елях, Птичка какая-то вдруг, близкая, нежно пищит, Я ж оглянусь на белеющий в зелени дом – и невольно, В прошлом привычной мечтой, образы вижу людей, Живших когда-то; меж ними – поэт, хозяин, мечтатель: Он и гвардейцем служил, он и сатиры писал, Драмы, элегии; он же и лен обрабатывал славно; Он же сигарный завод в дедовском доме завел; Правил лихие пиры, угощая званых – незваных. В доме, в столовой – его, с дедами рядом, портрет. Сам же, добрый поэт и старый барин, спокойно Между родимых гробов спит за церковной стеной; Радостно ветер шумит над рекою в соснах и елях. Птичка какая-то вдруг, близкая, нежно пищит.

XXXVI. «Думал ли давний строитель, когда воздвигал этот белый…»

Думал ли давний строитель, когда воздвигал этот белый, Строгий в своей простоте и величавости дом, – Дом, озирающий ясно с холма и леса, и поляны, Волгу меж ними внизу, – ныне сто семьдесят лет, – Думал ли он о дальних, ему чужих поколеньях, Или о благе людей, или о славе в веках? Нет, он думал о жизни своей, о семье и о детях, Как бы удобней прожить в милом привычно краю. Но – поколенья сменились – и новые, дальние люди Жизнью наполнили дом, жизни ему не придав: Он, как прежде живой, и им о жизни вещает, С древней своею красой – юную вечно красу Им указует в себе и вокруг и жизни их учит: Только живой для себя жизнью живет для людей.

XXXVII. «Круглая, желтая низко луна; огромная, смотрит…»

Круглая, желтая низко луна; огромная, смотрит Ясно сквозь нежный узор кружева юных берез. Как хорошо нам тихо идти в желтоватом сиянье – Словно при теплом огне. Хочется долго бродить, Только всё выше луна, всё меньше; вот зеленеет Бледный серебряный круг; темная роща внизу Холодом августа влажным овеяна. Зябкие члены Дрогнут невольно. Домой хочется, вижу, тебе.

XXXVIII. «Плавно катится луна из облака в облако; вспыхнет…»

Плавно катится луна из облака в облако; вспыхнет Низко зарница порой в смутной дотоле дали; Тихо березы стоят под бесшумным влажным дыханьем Ночи – и только в граве нежно кузнечик звенит. Всё над спящей усадьбой мне веет миром, знакомым, Радостным сельской душе; но отчего же ничто Так не лелеет ее миротворно, любовно, как запах Ржи, потянувший ко мне, — плотно лежащих снопов, Полных, сухих, наполняющих ригу – здесь, у дороги? Близкому, видно, к земле вышней отрадою – хлеб.