Струны: Собрание сочинений
вернуться

Верховский Юрий Никандрович
Шрифт:

II. «В комнате светлой моей так ярки беленые стены…»

В комнате светлой моей так ярки беленые стены. Солнце и небо глядят ясно в двойное окно, Часто – слепительно-ясно; и я, опустив занавеску Легкую – легкой рукой, ею любуюсь. Она – Солнцем пронизанный ситец – спокойные взоры ласкает: В поле малиновом мил радостных роз багрянец. Крупную розу вокруг облегают листья и ветви; Возле ж ее лепестков юные рдеют шипки. Следом одна за другою виются малиновым полем; Солнце сквозь яркую вязь в комнату жарко глядит, Кажется, даже и бликов отдельных живых не бросая, Ровным веселым огнем комнату всю приласкав. Легкий румянец согрел потолок, и печку, и стены, Белую тронул постель, по полу, нежный, скользнул, Тронул и книги мои на столе, и бумагу, и руку… Стены ль милей белизной? Роза ль румянцем белей?

III. «В комнате милой моей и день я любить научаюсь…»

В комнате милой моей и день я любить научаюсь, Сидя часы у стола за одиноким трудом, Видя в окно – лишь сруб соседней избы, а за нею – Небо – и зелень одну, зелень – и небо кругом. Только мой мир и покой нарушали несносные мухи; Их я врагами считал – злее полночных мышей; Но – до поры и до времени: мыши-то вдруг расхрабрились, Начали ночью и днем, не разбирая когда, Быстрые, верткие, тихие – по полу бегать неслышно, Голос порой подавать чуть не в ногах у меня. Кончилось тем, что добрые люди жильца мне сыскали: Черного Ваську-кота на ночь ко мне привели. Черный без пятнышка, стройный и гибкий, неслышно ступал он; Желтые щуря глаза, сразу ко мне подошел; Ластясь, как свой, замурлыкал, лежал у меня на коленях; Ночью же против меня сел на столе у окна, Круглые, желтые очи спокойно в мои устремляя; Или (всё глядя) ходил взад и вперед по окну. Чуткие ноздри, и уши, и очи – недобрую тайну Чуяли; словно о ней так и мурлычет тебе Демон, спокойно-жесток и вкрадчиво, искренне нежен. Тронул он их или нет – как не бывало мышей. Я же узнал лишь одно: в обыдённом почувствуешь тайну, – Черного на ночь кота в спальню к себе позови.

IV. «Право, мой друг, хорошо на сельской простой вечеринке…»

Право, мой друг, хорошо на сельской простой вечеринке Было, тряхнув стариной, мне засидеться вчера. Девичьи песни я слушал, смотрел на игры, на пляски. В окна раскрытые нам веял прохладой рассвет… Только скажу — заглядевшись в окно, я подумал невольно: Мог бы я дома сидеть, мог бы я Гёте читать!

V. «Как прихотливы твоих эпиграмм венецейских, о Гёте…»

Как прихотливы твоих эпиграмм венецейских, о Гёте, Строки, — как струны стройны, — в трепете жизни живой. Гёте и Пушкин — вы оба — и шутки в песнях шутили Те, что и в жизни самой. Песня вам – жизнью была.

VI. «Что за чудесная ночь! Лучезарнее звезд я не видел…»

Что за чудесная ночь! Лучезарнее звезд я не видел. Грудь не устанет вдыхать теплую душу цветов; Груди ж дышать не тяжко ль? Напрягши ревностно шею, К звездам лицом я к лицу голову поднял, о ночь!

VII. «Свет этих звезд дотекает к земле мириады столетий…»

Свет этих звезд дотекает к земле мириады столетий; Диво ль, что, к ним, обратясь, кружится вдруг голова?

VIII. «Тихо. Так тихо, что слышу: в соседней избе, полунощник…»

Тихо. Так тихо, что слышу: в соседней избе, полунощник, Песню заводит сверчок, – словно родную, поэт! Не вдохновеннее ль там он скрипит за теплою печкой, Чем, у ночного окна, я – беспокойным пером?

IX. «Пусть понедельник и пятницу тяжкими днями считают…»

Пусть понедельник и пятницу тяжкими днями считают; Среду и пятницу пусть строгим постом облекут; Все дни у Бога равны на земле; а на этой, родимой, Верю, под кровом благим мирно они протекут.

X. «Мощного Шумана слушал, за ним – чарователя Грига…»

Мощного Шумана слушал, за ним – чарователя Грига, Регер потом прозвенел, «прокарильонил» Равель. Что же мудреного в том, что слабый мой голос срывался, С Шубертом песней роднясь и с Даргомыжским томясь?

XI. «Яркий, лучисто-блестящий сквозь темные ветви густые…»

Яркий, лучисто-блестящий сквозь темные ветви густые, – Радостен пруд голубой, в зелени парка сквозя. Счастлив ли ты, вспоминая бывалые летние песни? Просто ль доволен опять сладостью лени былой?

XII. «Дружбой недавней, но дальной я новые начал страницы…»

Дружбой недавней, но дальной я новые начал страницы; Грусти – как пыли – налет их не покрыл ли слегка? Ныне – среди их, в конце ли – старое дружество близко. Радость в стихах, как в цветах, утренней блещет росой.

XIII. «Сладко меж зреющих нив проезжать на склоне благого…»

Сладко меж зреющих нив проезжать на склоне благого Тихого, ясного дня; свежею ширью дышать, Духом ржаным да овсяным. И дышишь, смотришь. Невольно Взгляд замечает иной, мало привычный узор: Нивы лежат предо мною; но где ж полосатыенивы? Да, ведь теперь хутора здесь разбросались и там.

XIV. «Дети деревней бегут – обогнать гремящую тройку…»

Дети деревней бегут – обогнать гремящую тройку, Ей ворота отворить – и получить за труды. Слышат обет: вот поедем назад – привезем вам баранок! Глупые злобно кричат баловни кучеру вслед. Всё ж не понятен ли больше обманутой голос надежды Голоса веры слепой в путь предстоящий – назад?

XV. «Плыл я бушующим морем, стремился путем я железным…»

Плыл я бушующим морем, стремился путем я железным; Отдых – проселки одни для деревенской души.