Струны: Собрание сочинений
вернуться

Верховский Юрий Никандрович
Шрифт:

СФИНКСЫ НАД НЕВОЙ (Из «Песен о каменном городе»)

Когда тревожно спит столица, И только пленная царица – Нева томится и грустит, И только трепетные волны, Тоской неведомою полны, Со стоном бьются о гранит, – На берегу тогда не дремлют Два сфинкса – и глядят, и внемлют: Глядят на пышную Неву И внемлют плеску, внемлют шуму И, погрузившись тихо в думу, Как будто грезят наяву. И край родной – родные Фивы И Нила желтые извивы, Пустыни властного царя, И храм безмолвно-величавый Со всей немеркнущею славой, И жизни дивная заря – Всё перед ними воскресает… Но их подножия лобзает Не полновластная волна, Не нежит их горячей лаской, Не тешит их волшебной сказкой. Не здесь отчизна – их святыня – И раскаленная пустыня, И необъятные пески… Всё спит… Не слышат ветров люди… И сжались каменные груди От сожаленья и тоски…

ВАЛЕРИЮ БРЮСОВУ (На книгу «Все напевы»)

Познавший грез, веков, народов И перепутья и пути, Испытанный среди рапсодов, Свою нам песню возврати. Еще не все, не все напевы Родная слышала земля, Что слали яростные девы Во след пришельца-корабля – Где к мачте трепетной привязан, Ты расширял бесстрашный слух, Где в тайноведцы был помазан Пытливый и крылатый дух.

«Ты мудрости хотела от меня…»

Лишь с фимиамом песнопенья

Падет к стопам твоим поэт.

Фет

Ты мудрости хотела от меня – Пытливого и важного сомненья; А дождалась – восторгов песнопенья, Веселого и ясного огня. Когда над нами ярко солнце дня, Я не хочу ни ночи, ни затменья. Но в пламени спокойного горенья Мой фимиам плывет, мольбу храня. Его приемлет тихая лазурь. У сердца нет Ливана, злата, смирны. Мои напевы радостны и мирны, Не ведают ни слез, ни гроз, ни бурь. Порыв души восторженной, воскресни И загорись на жертвеннике песни. 1907

«Я слышу ласковую трель…»

Иннокентию Анненскому
Я слышу ласковую трель – Пришел, пришел апрель. Звучит ли в сердце, на дворе ль Апрель, твоя свирель? Не знаю. В мир и в сердце лей Всё легче и светлей Напевный дух твоих полей Белей ночных Лилей. 3.IV.1909. Царское Село

ЦАРИЦА

На сцене тусклого театра Холодной куклой восковой Лежит немая Клеопатра, Склонясь венчанной головой. Над ней грустят живые лица, Расширив тихие зрачки, И ждут – не вспрянет ли царица, И знают – не избыть тоски. Навстречу жуткому покою Звучат железные слова – И не исполнены тоскою Без алтаря, без божества. Но нет! Насмешкою железной, Как шпага, тонок и остер, Над этой куклой бесполезной Гремит трагический актер. Была ли ты? Была ль царицей Жестокосердая жена? И ты ль отомщена сторицей, Печатью смерти сожжена? При плесках светлого театра С живою прелестью лица Встает из гроба Клеопатра В сиянье царского венца.

В БИБЛИОТЕКЕ

А.А. Веселовскому
Как сладостно следить в пустой библиотеке Признанья тихие желтеющих страниц И жить вне временных, условленных границ – В минувшем, может быть, но полном жизни веке. Предавшись добрых сил целительной опеке, В теченье медленном знакомых верениц Тебя ласкающих, тобой любимых лиц В тиши мечтать о нем, о близком человеке. И сладостно узнать, что жизнь его душа Другая, близкая твоей душе, следила – Душа учителя. Вот – книга сохранила Пометы легкие его карандаша – Привычные черты. Как внове хороша Мечты и памяти связующая сила! 1910

ТАЙНЫЕ СОЗВУЧИЯ

I. «Машинкой для чудес ты назвал сердце наше…»

Где сердце – счетчик муки,

Машинка для чудес…

Анненский

Машинкой для чудес ты назвал сердце наше, Душетомительный, узывчивый поэт. В косноязычии музыки светлой краше Горячечной души оледенелый бред. И тверды, как алмаз, живые очертанья Кристаллов пламенных. И в блеске их игры – Сияющая смерть и рай очарованья, И боль бессмертная, творящая миры. И в зимнем сумраке насильственных просоний, В ознобе и в жару глухого бытия Плывут видения страдальческих гармоний Туда – в холодные безмерные края.

II. «Полусонная одурь…»

Полусонная одурь И сквозь злое просонье – Словно в мокрую осень Хохотанье воронье. Полусумраком скользким Отуманены взоры. Дня довольно, довольно! Опускаю я шторы. Только нет угомону, Только силы не боле, Только тупо не хочешь Этой глупой неволи, И бездумья глухого, И покою, покою – Или жесткого слова С окаянной тоскою, – Канет каменный голос, Не живой и не сонный, В эту мутную одурь, В этот омут бездонный.