Посох в цвету: Собрание стихотворений
вернуться

Бородаевский Валериан Валерианович
Шрифт:

БЫЛОЕ

Народовольцы… Строй людей из стали, Откованных, как лезвие кинжала, Вы, что в былом святыми проблистали, Святыми, позабывшими про жалость: Перовская, душа мечты кровавой, Желябов и пытливый ум Кибальчич… Кто, скудный духом, скажет: вы не правы? Кто без унынья прочитает дальше? И Александру павшему на смену Явился правящий немым тяжеловозом. Он получил широкою арену, Державец в бармах иглистых морозов. Царь Николай с Алисой колдовали… Смесились кровь, и грязь, и снова кровь, Чтоб древние твердыни грохотали. И голос был: «Внемли. Не прекословь. Свершается торжественная воля. Блажен, кто зряч и видит сеть времен. История – одно Христово поле, И сеятель идущий – только Он.

КОЛЫБЕЛЬНАЯ СЕРДЦУ

Лебедь прекрасный, твоя чистота отражает Розы румяной зари. Синие воды твою белизну повторяют. Лебедь прекрасный, душе говори. Озеру ты ли навеешь сон о снежных вершинах? Берегу – рокот забытых гармоний? Ты ли, душа, отразишься в душе лебединой? Душу мою истомленную помни. Лебедь прекрасный, побудь хоть немного со мною: Я не дотронусь твоей белизны. Ты ведь успеешь лететь над печальной землею, Синие могут терпеть глубины.

RETARDUS

Есть в человечестве натуральная сила инерции, имеющая великое значение. Сила эта… безусловно необходима для благосостояния общества.

Победоносцев

Ты встал над Русью мертвенным кащеем, Наставник царский и российский папа; Ты тайно совещался с древним змеем, И мощь была в твоих костлявых лапах. Ты обнимал до смертного томленья И поцелуем замыкая стоны, А сам любил красу богослужений, Просфоры, свечи, золотые звоны… А сам любил кремлевские седины, Раскольников пылающие срубы… И мозглых казематов рык звериный Чуть поводил насмешливые губы. Самодержавия предызбранный оракул, Тебя страшил налитый ветром парус. Ты веровал в несокрушимый якорь. Тобой владел угрюмый дух Retardus.

В СТЕПИ

Жаворонки в синем возжигают свечки. То и дело свечки ставят по-над полем. И пионы степи пламенные речи Властно выкликают о широкой воле. В сердце радость свищет, как на лапках суслик. Солнце не устанет, кони не изменят. И пролетки ловкой круговые щели Бесконечность Бога безнадежно мерят.

СНЕЖИНКИ 1922 ГОДА

Солнце щурится, желтея сквозь туманы, И лениво падает перекрестный снежок. Из гигантской трубки кто-то над домами В небо чуть пускает сиреневый дымок. Я ушел из дома и брожу без цели. Я смотрю, как трое дерево валят. За веревку тянут. Слышу – заскрипело. Рухнуло и стихло… Глухо говорят. Слышало ты, сердце, как деревья стонут, Старые деревья парков и дорог? Из туманов синий приоткрылся омут И последний падает белый пушок. Вот бегут: старушка, мальчик и салазки. – «Войтыл, поросенок, а теперь лимон: Что – лимон?» А мальчик, растаращив глазки, Видит – снег и солнце. Миру удивлен. Миру удивляюсь и брожу, как пьяный, Говорю снежинке вздорные слова. Солнце желтое сквозь сизые туманы Словно в полумаске улыбается едва.

1921

Венчанные кровавыми звездами, Они песнь вольности широкую несут. И на ветру развеянное знамя, Пурпурное, гласит: «Они идут». И мир взирал с надеждой и тревогой На грозный труд тех роковых людей, Что, повинуясь чьей-то воле строгой, Искали неизведанных путей. Европа порывалась и не смела, И, мастера крапленых карт, вожди Коварно говорили: «Не поспело», В зачатке убивая мятежи. Мы кровью изошли на скудных нивах, И побеждал красноармейский штык. Но облака на небе были лживы, И солнце всякий выпило родник. С Поволжья ширится зловещий голод И сердце слабое полно тоской, Оно стучит – стучит, как тяжкий молот, Взлетающий над крышкой гробовой. Земля, насытясь трупами, устала. Живые спорят с гробовым червем. О, Русь, ты правды мировой искала, И правда обернулась – костяком.

«Родитель мой король – он был в жестоком гневе…»

Родитель мой король – он был в жестоком гневе, Когда пасти стада за речкой голубой Я, королевский сын, к пастушке, робкой деве, Однажды убежал весеннею зарей. И как Адам в раю полурасцветшей Еве, Так я отдался ей – и мудрой чередой Скользили дни мои, и грезил змий на древе, Пока я песни пел любви моей святой. А в королевстве шли великие раздоры: Король низвержен был, другой на трон воссел, Но что мне до того? Я только песни пел. И помню: раз мы с ней от королевской своры Спаслись на дереве. Там, заплетясь гнездом, Ласкал нас древний змий – и спали мы втроем.

9 ЯНВАРЯ

Кровавым январем ты продолжал этапы Судьбины роковой безумно отмечать; Издалека ее к тебе тянулись лапы, И на чело легла проклятия печать. Когда к тебе с хоругвями, как дети, Текли толпы и пели гимн отцов, – Вдруг проиграл рожок, и залпом ты ответил, И лег багрец на белизну снегов. Ты показал, что страх позорней преступленья, Узнала Русь, что там, в дворце – лишь раб. И день за днем ковал ты только звенья, И, слабый царь, ты в кузне был не слаб. В грозовых днях ты был изнанкой нужной, О цоколи дворцов точилися мечи… Ты трепетал, как выродок недужный, И сердцу и уму ты говорил: молчи! Но в глубине твоей Водитель жил суровый, Сильнейший, чем Гапон, избранник января. Он вел страну к пожарам жизни новой, Он миру жертвовал Россию и царя.