Неизвестно
Шрифт:
– Легионеры, что вы делаете, одумайтесь.
– отплевывая кровь, говорил Оппенгеймер.
– Мы же партизаны. У нас с вами один враг - немцы и полицаи. А вы ведете себя как бандиты. Потом ведь стыдно будет, люди же вы.
Никто ему не отвечал. Подталкивая прикладами, загнали в дом. Зашли к Шель- велю и несколько легионеров.
– Пан Станислав, к тебе жидове на постой. Хорунжий приказал, - сказал, смеясь, высокий легионер, начавший избиение.
Шельвель молча качал головой.
– Приказал, так что ж зробишь, пан Бартек.
– Мы с Панцешем за ними посторожим, а ты, пан Станислав, налил бы нам по чарке.
– Вы, панове легионеры, наши защитники, как же вас не угостить. Сядайте за стол.
– И Шельвель поставил бутылку.
Хозяйка тотчас подала на стол чарки, нарезанные тонко хлеб и сало.
Напротив стола, прислонясь к стене, стояли связанные партизаны.
– Пан Станислав, выпьем за твою хату и за твою хозяйку.
Женщина, стоявшая у печи, поклонилась легионерам в ответ на слова.
Шельвель разлил по рюмкам, выпили.
– А что, пан Станислав, вот лично у тебя много добра побрали жиды?
– спросил Панцеш.
– Не так и мало, панове. В тот раз пуда полтора жита взяли, овчины. Как заморозки начались, поросенка забрали. Доброватый был поросенок, в кабанчика уже подрос. Хозяйка плакала. Куда, говорит, вам - вы свинину не едите. Все, говорят, едим и забрали. Расписки пооставляли.
– И на что, пан Станислав, вам тыя расписки?
– поинтересовался Бартек.
– На них ничего не купишь.
– В сундуке лежат, есть не просят.
– Значит, пан Станислав не верит нам - в победу нашу не верит. Красных ждет, - констатировал Панцеш.
– Я жду Польшу, - ответил Шельвель.
– А там один пан Езус знает, как будет. Вон в костеле говорили, что Красная Армия уже Киев у немцев отбила.
– Здесь была Польша и останется Польша!
– грохнул Бартек по столу кулаком.
– И Киев польский город! И Вильно - наш, польский, и Смоленск - польский город! Еще Польска не згинэла!
– Так-то оно так, пан Бартек. Да пока курочка в гнезде, а яичко, знаете, где? А вот как весной красные придут и начнут опять нас в Сибирь высылать? Тогда не скажешь, что Польска не згинэла. А у меня для них тогда и есть эти самые жидовские комиссарские расписки. Не кабанчика жалко - всю жизнь войной перекорежило. Плевать на кабанчика, а дети - куда с ними денешься?
– Да, пан Станислав, я вас понимаю, - кивал головой Панцеш.
– К тому же, панове, эти жиды не совсем такие уж и вредные люди. Тут как-то они ходили, ремонтировали кому что надо. Моей швагерке швейную машинку починили. Сейчас со всей округи к ней люди идут, уж очень баба ловко шьет - и в доме достаток. А то два года тая машинка как мертвая стояла.
– Так значит, пан Станислав, тебе нравится жидовская комиссарская улада?
– недовольно пробурчал Бартек.
– Почему - нравится? Я такого не говорил. Мне нравится, как было при Польше. До войны. И чтоб всегда так было - милее сердцу и не трэба. Но и жидов этих понять можно: куда им от немцев деваться? Придет немец до жида - смерть жиду. Пойдет жид до немца - смерть жиду. Кругом одно - как с тем горшком. Вот и сидят в Пуще. А есть людям что-то надо, жить-то все хотят.
– Они, пан Станислав, Польшу немцам продали.
– Не знаю, пан Бартек. Может, и так. Да только если продали - куда они гроши поховали? Вон стоят худые да оборванные... А Польша ведь немало стоит?
– А это мы сейчас спросим у них, куда подевали деньги.
– Бартек поднялся, снял с пояса солдатский ремень с тяжелой пряжкой, подошел к партизанам.
– Ну что, панове-жидове, кто у вас старший?
– Старший группы - я. И я хочу говорить с вашим командиром! Доложите ему!
– сказал Оппенгеймер.
– Пан хорунжий уже знает, что панове желают говорить с ним, и уже сильно поспешается, - хохотнув, ответил Панцеш.
– Я спрашиваю, а вы отвечайте!
– проревел Бартек.
– Кто из вас «западник», а кто «восточник»? Ну, говорите, кто откуда! По порядку.
– И стал по очереди в каждого тыкать пальцем.
– Я из Гродно, - сказал Оппенгеймер и получил удар пряжкой по лицу.
– Из Гольшан, - сказал следующий - и тоже удар. И дальше он бил всех подряд.
– Из Слонима.
– Я из Минска.
– Я из Борисова.
– Так. Вот вы, «западники», - продали Польшу. Вам что - плохо жилось в нашей матери Польше?
– спросил пьяным голосом Бартек.
– Плохо? Отвечайте!
– Нормально, - сказали ему.
– А если нормально - за что вы теперь воюете, а?
– Мы воюем против немцев. Против фашистов, - ответил Оппенгеймер.
– Как и вы.
– Нет, панове-жидове, - сказал Панцеш.
– Мы воюем за Польшу. И против всех, кто не хочет, чтоб Польша была. Вот красные комиссары против Польши - и мы воюем с ними. А вы ведь красные, комиссарские жиды, да? Отряд ваш советский, значит, вы против Польши!