— Ну, здравствуй, правда жизни…

Слегка пошатываясь, он добрался до второго этажа. Туалет пустовал, Том приблизился к умывальнику, отражение устало провело ладонью по лицу, словно снимая маску, глаза недобро блеснули.

Через пару минут в дверь тихо постучали, Том в удивлении посмотрел на нее, хмыкнул:

— Пиклс, это не кабинет Отца Настоятеля…

Не успел договорить, как Пиклс уже просочился внутрь, правая нога как бы невзначай удерживала дверь чуть приоткрытой. Том с вытянутой рукой шагнул к нему, на что Пиклс, не позволяя приблизиться, швырнул одежду навстречу. Том поймал, но глаза недовольно сощурились, сделал еще шаг вперед. Пиклс отступил к стене, на лице метнулся страх, тут же исчез, губы выдавили извиняющуюся улыбку.

— Дверь закрой, – бросил Том негромко, но твердо, и вернулся к умывальнику.

С резким щелчком дверь тут же захлопнулась, онемевший Пиклс во все глаза смотрел на Тома. Тот же невозмутимо отложил рабочую одежду, стал расстегивать манжеты, а, выскользнувшую из рукава, деревянную палочку бережно пристроил на туалетную полку – подальше от воды.

Том оттянул подтяжки, на рубашке виднелись грязные полосы, поморщился, разом стащил рубашку и майку. С фырканьем и шипением стал плескаться в едва теплой воде, брызги летели во все стороны. Том отряхнулся по–звериному, мокрые волосы повисли сосульками, Пиклс все еще конфузливо мялся у двери.

Капли воды стекали по шее, плечам, спине, но Том не торопился их обтереть, вместо этого уперся руками в умывальник, спросил бегло:

— Ну и что нового?

Пиклс в отражении небрежным жестом скрестил руки, переспросил с наигранной веселостью:

— Нового? Здесь все по–старому. В приюте никогда ничего не менялось.

— Врешь, – настаивал Том. – Что-то должно было измениться? Событие…

Пиклс хлопнул себя по лбу.

— Ах, Сэмюэльс удочерили, представляешь? Ту самую, из третьей комнаты… ну, она еще частенько просыпалась в мокрой по…

— Пиклс! – возмутился Том, брезгливо перекривился. – Фу! Тебе что, рассказать больше не о чем?

Том настороженно наблюдал за ним, Пиклс занервничал под пристальным взглядом, шумно сглотнул.

— Много чего случилось, всего и не упомнить… Незадолго до Рождества вернулась сестра Мэри Альма. Вернулась тоже как-то странно: еще вечером ни слуху, ни духу, а на утренней молитве уже в первых рядах. С ее возвращением опять непонятное стало происходить. А тут еще Стайн со своим лунатизмом. В третью ночь влетел в комнату и начал всех тормошить, мол, идемте, я такое покажу. А сам белый, как смерть, губы трясутся. Кто посмелее, с ним уходили, а мне не с руки по своей же воле вылезать из теплой постели. Еще эти люди в… карнавальных одеждах.

— И что они каждую ночь наблюдали за этими… людьми?

— Только два раза. В первую ночь со Стайном пошли Симон, Марк и Дейвис. Симон, как обычно, вернулся невозмутимый как пень, настаивал, что это священнослужители, а одеты чудно – так иностранцы. Марк смолчал, до утра ни слова не сказал, да и весь следующий день вздрагивал от каждого шороха. А вот Дейвис со Стайном и еще четырьмя мальчишками через две ночи опять пошли.

— И что? – спросил Том нетерпеливо, натягивая рабочую рубашку.

Пиклс пожевал нижнюю губу.

— А вот тут загадка. Вернулись они минут через десять, зашли тихо, строем, синхронно разошлись по кроватям и легли, через минуту все шестеро уже спали. Ни слова, ни взгляда. Мы перетрухнули, будить не стали, до того жутко было к ним приближаться…

— А утром?

— Утром стали осторожно расспрашивать, а они смотрят вытаращенными глазами, мол, чего пристали, мы ничего не знаем, спали всю ночь. И так правдоподобно врут, что я сомневаться стал, а не привиделось ли это мне? И главное, Стайн на попятную пошел: ни метел, ни мантий, ни людей странных никогда в глаза не видел. От страха даже забыл, что про сестру Мери Альму в прошлом году рассказывал.

— Но Марк и Симон во второй раз не ходили, – вспомнил Том. – Они что тоже ничего не помнят?

Пиклс хмыкнул:

— У Марка припадок случится, если его спросить о той ночи, а Симон отроду немногословен. Он не Стайн, на каждом углу орать не станет.

Том задумался, пальцы машинально застегивали комбинезон. Пиклс расхрабрился, подошел ближе, щедро приправлял рассказ жестами и гримасами.

— О, вспомнил! Несколько месяцев назад Ламбет стекло на третьем этаже разбил. Ну, разбил и разбил, тоже мне новость, но дело в другом… В наказание он помогал сестре Агнесс в библиотеке, а там в подшивках весенних газет кричащие заголовки. Николас не дурак: одну газету за пазуху сунул, мы вечером в комнате ее вслух читали. А статьи, не к ночи будет сказано, о каких-то бедах на континенте, будто война назревает, и все европейцы очень опасаются. Представляешь? Там война, возможно и нас коснется, а сестры нам ни полслова! Правда, мы тогда сплоховали – газету нужно было наутро вернуть… Когда сестры пропажу обнаружили, такое началось… все тумбочки наружу вывернули, а Николаса потом еще и двумя неделями учения псалмов наградили.

Тут Пиклс замолчал, очень серьезно заглянул Тому в лицо.

— Ты так внезапно исчез.

Том посмотрел на него в упор.

— Сестра Мэри Альма, конечно, странная, но поверь Пиклс ее меньше всего нужно опасаться. Те люди, что появляются в приюте ночами, меня волнуют больше.

Он собрал одежду, смахнул пряди со лба, напоследок взглянул на свое отражение: обычный сирота с бледной кожей и еще влажными волосами, потертый рабочий комбинезон и заношенная рубашка. Обычный… Том потемнел лицом, резко отпрянул от жадного до правды зеркала, стремительно шагнул к двери.