Воля Божья и сердце человеческое едва ли случайно сошлись здесь вместе: они органически связаны друг с другом, во всяком случае в человеке такого духовного масштаба, как Сергий. Эта связь напрямую как раз и позволяет решать ситуации, подобные описанным, во всей их полноте и сразу, не отвлекаясь на частности, мелочи, постепенности. В жизни Сергия такие решения–озарения встречаются не раз, и едва ли он сам не знал цену таким победам духа.

Приняв решение, Сергий не стал откладывать его исполнение. Вместе с двумя старцами он отправился в Переяславль, где отбывший в Царьград митрополит всея Руси Алексей оставил вместо себя епископа Афанасия Волынского. Сергий назвал свое имя. Афанасий же слышав, радъ бысть, о Христе целование даст ему: преже бо бяше слышалъ яже о нем, начаткы добраго подвизаниа его, и церкви възгражениа, и монастырь основаниа, и вся благоугодныя детели, яже къ братии люди съ прилежанием, и многыя добрыя детели. Афанасий беседовал с Сергием о духовных делах. Когда она закончилась, Сергий снова поклонился Афанасию и стал умолять святителя дать игумена, наставника душам монахов. Тот, сославшись на речения Давида («Выведу избранного из народа моего» и «Ибо рука моя поможет ему, и мышца моя укрепит его») и апостола Павла («Никто не приемлет ни чести, ни сана, но только призываемый Богом»), сказал, обращаясь к Сергию:

Сергий отказывался и говорил о своем недостоинстве. Афанасий же, исплънь же сый благодати Святого Духа, был краток — «Възлюбленне! Вся стяжалъ еси, а послуишниа не имаши». Сергий поклонился, и ответ его был столь же краток — «Яко Господеви годе, тако и буди; благословень Господь в векы!» Далее все развертывалось быстро, согласно выработанным правилам: Афанасий повелел священникам войти в святой алтарь, а сам с Сергием вошел в святую церковь. Там он повелел ему произнести изложение символа святой веры. Сергий преклонил голову, святитель перекрестил его и сотворил молитву для посвящения в сан, поставил его иподьяконом, а затем и дьяконом, совершил божественную литургию. Вместе они причастились тела и крови Иисуса Христа. А наутро Афанасий посвятил Сергия в священнический сан, повелел ему совершить божественную литургию и своими руками принести бескровную жертву. Сергий вся повеленаа ему съ страхомь и радостию духовною съвръши. После этого снова была беседа. Афанасий говорил об апостольских правилах, об учении отцов Церкви, о том, что нужно для усовершенствования и исправления души, давал советы, ссылался на священные тексты и, подводя итоги, — Сиа исправивь, и сам спасешися, и сущаа с тобою. И по–христиански поцеловав Сергия, отпустил его — въистину игумена, и пастуха, и стража, и врача духовней братии.

В заключение обряда поставления в игумены и беседы с Афанасием Епифаний, как бы боясь, что не все до того сказанное будет понято верно, еще раз повторяет:

Видно, немало было в то время санолюбцев, которые наскакивали на се, мздоимцев, людей, не разумеющих Писания, среди священства, если Епифанию так нужно было подчеркнуть, что он не о себе игуменьство взя, но от Бога поручено бысть ему начальство.

Дня Сергия начался новый этап его жизни, где его ждали новые подвиги подвижничества. Ответственность за монастырь и братию, число которой вскоре стало быстро возрастать, стала существенно большей; появились и новые обязанности; со временем росли и внемонастырские связи. Вскоре Троице–Сергиев монастырь стал превращаться в центр духовной жизни Руси, в Сергии нуждались многие, и многим он помогал словом, советом, делом. Попал Сергий и в сферу внимания светской власти. Узнали о Сергии и в других землях. Его духовное влияние росло как на дрожжах.

Сергий вернулся в монастырь уже игуменом. Встреча с братией была отмеченной. Братия, усретше его и поклоньшася ему до земля пред нимъ, радостию исплънишася. Сергий, войдя в церковь, пав на землю, молился невидимому Царю, взирая на икону Святой Троицы и призывая Святую Богородицу, Иоанна Предтечу, апостолов и первых святителей — Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста, а также всех святых. Сейчас ему нужна была их помощь в особенности, святая ограда и защита. Братию он просил молиться, чтобы Вседержитель укрепил его в твердой решимости встать у престола славы живоначальной Троицы и коснуться руками агнца Божьего, за мир закланного Христа. Все ли было ясно Сергию в том, что его ожидало, и был ли он вполне уверен в своем достоинстве исполнить волю Божью, совпавшую с волей братии? Едва ли. Полагаться вполне он мог пока только на волю Божью, принятую им.

И первые слова, обращенные к братии по возвращении, были словами поучения к братии — и не своими словами, а Господемь реченаа. Сейчас он еще не чувствует себя достойным говорить от своего имени. И почему он так спешит передать эти поучения, объясняет чуть позже он сам.

Поучая братию, Сергий учился и сам, ища примеры из истории христианской святости, в частности, византийских подвижников и духовних учителей. Одним из источников, к которым сейчас Сергий обращался, видимо, особенно часто, были жития святых. Обращаясь к ним, он воскрешал в уме их жизни, как бы переживая их сам. Многое удивляло его в них, и он пытался им следовать, используя и их опыт.

Все эти святые, особенно устроители монашеской жизни, и их подвижничество, вкратце обозначенное Епифанием, были для Сергия примером, которому он следовал. Его внимание и к общему смыслу житийной литературы, и к ее деталям обострялось. Интерес к житиям сейчас имел практический оттенок — и не только для себя, но и для братии. И рефлексия, и внутреннее переживание, и извлекание из житий полезного опыта, и установка на следование по этому пути соединялись теперь воедино. Сих житиа на сердци имеа, блаженный моляшеся къ Святей Троици, дабы невъзвратно шествовати по стопам сихъ преподобных отець, — заключает этот фрагмент Епифаний. Нуждаясь в высоких примерах, Сергий и сам подавал братии личный пример, и такой тип учительства он предпочитал длинным устным наставлениям {Мала же некаа словесы глаголаше…). Но божественную литургию служил Сергий ежедневно и так же ежедневно возносил к Богу утренние и вечерние молитвы — и за смирение всего мира, и за долговечность святых церквей, и за православных царей и князей, и за всех православных христиан. И предостерегал братию от происков «невидимого врага», зная по собственному опыту его опасность и призывая к «подвигу немалу» в борьбе с этим врагом.