И Enter попадает в экшн. За ним гонятся монстры и боевики в тяжёлом вооружении, и спасения нигде нет, и он еле ускользает от когтя, пули, ножа, ракеты и снова бежит сломя голову. И спасения нет. Одна безнадёжность.

Пропасть. Дна нет. Лишь мрак. Ледяные кожистые лапы толкают Enterа, и он падает в пропасть стремительно, словно выпущенная из арбалета стрела. Захватывает дух. Enter ударяется о дно. И просыпается.

Наконец-то! Впервые он рад скучной реальности. Перед глазами коричневые цветы линолеума. На нём узоры солнечных лучей, проникающих в окна и изрезанных решётками. Пыльный ботинок приземлился перед его лицом. Рядом встал другой.

Это сон или нет?

Enter озадаченно моргнул. И вот раздался недовольный мужской голос:

– Спишь, виртоман? Иди за мной. Щас не до сна будет.

Enter с трудом поднялся. Перед ним стоял хмурый Ренат. Он мотнул головой в сторону двери. И они пошли. Мальчишки усиленно делали вид, что заняты делами. Никто головы не поднял, когда Enter вслед за Ренатом плёлся мимо них. И тут Серафим громко сказал:

– Денис ночью плохо спал. А тут на него «старшаки» набросились в столовой. Почему нельзя человеку отдохнуть, если ему плохо?

Ренат, не оборачиваясь, спокойно выслушал зачинщика бунта и в конце спокойно поинтересовался:

– Это вопрос, Кедраш?

Серафим Кедринский без колебаний ответил:

– Это вопрос, Ренат Абдуллович. И я Серафим, а не Кедраш.

– Тогда ты знаешь, что будешь делать в ближайшие минуты. Присоединяйся к нам, птенчик Божий.

Серафим твёрдым шагом последовал за Enterом и Ренатом. Выйдя, он закрыл за собой дверь и не видел, как некоторые ребята, переглянувшись, покрутили пальцем у виска.

Ренат молча довёл мальчиков до одной из подвальных комнат, открыл её.

– Ну, тупоголовые исследователи чёрных дыр, состоящих из горы неприятностей, забегайте и устраивайтесь поудобнее. Если сможете. Наказание одно, хотя проступки разные. Карцер два часа. А ты, Enter, в дверь не барабань, не то дольше просидишь. Тебе дружок твой Кедраш популярно объяснит. Верно, Кедраш?

– Я Серафим Кедринский, – спокойно сказал тот.

Ренат машинально прищурился на него.

– А где искать твои крылышки, серафимчик убогий?

Повернулся и захлопнул дверь.

Денис оглядел комнату. Узкая, низкая, жаркая, тусклая: с потолка свисала на проводке пыльная лампочка ватт на двадцать. Окна, понятно, нет. Стульев тоже. Устал стоять – садись на пол. Но пол грязный. Особо не посидишь, если боишься нового наказания.

Денис хмуро вперился в «сокамерника».

– А ты это… чего вдруг снова за меня заступился? – буркнул он.

Серафим спросил тихо:

– А не надо было?

Денис растерялся.

– Кто его знает, – пожал он плечами.

Он действительно не знал: ведь прежде не было случаев, чтоб кто-то за него заступался. Ну, кроме мамы. Но ей, вроде, по закону природы и общества положено. А ещё в детстве друзья заступались, если случались драки.

Теперь друзей нет. Клан – это клан. Это не друзья. Хотя в игре бы они пригодились.

«Сокамерники» помолчали.

– Обалдеть, – сказал Денис, пялясь на серые шершавые стены. – Никогда в карцере не был.

– Настоящие карцеры тесные, как шкаф, – произнёс Серафим, – и холодные.

Денис сел на корточки. Говорить не хотелось. Хотелось, чтоб всё кончилось как-нибудь.

Серафим присел рядом на корточки.

– А у тебя в клане настоящий друг есть? – спросил он.

– С ума сошёл? – равнодушно хмыкнул Денис. – Какие в клане друзья? Хотя, может, и друзья. В игре. Игра кончится – разбежимся.

– Жалко, – сказала Серафим.

– Чё жалко? Ничё не жалко.

– Ну, конечно!

Серафим вскочил.

– А кто ещё твою жизнь, как свою, принимает? Ну, родственники, и то не всегда. Вырастешь – жена. Если хорошая попадётся. И всё? Скажи – всё?

– Жена ещё… – смущённо пробормотал Денис. – Да хоть кто. Чего ты пристал с друзьями какими-то? Скорее б выпустили отсюда, а остальное пофиг.

Серафим с любопытством его осмотрел.

– Гляди-ка, всё остальное ему пофиг, – подивился он. – А остальное-то – это что?

Думать не хотелось, и Денис вяло промямлил:

– Так. Вообче.

Серафим резко встал, замахал руками, шумно выдыхая. Попрыгал, глубоко приседая для рывка вверх. Он немного понимал игромана Дениса Лабутина – но чисто теоретически.