Как можно променять настоящую жизнь на искусственную? Настоящие радости на искусственные? Ну… вообще-то, можно, наверное. Легче. Пойди найди настоящую радость в реальной жизни! Это ж потрудиться надо.

А в компьютере удачный ход сделал, убил кого-нибудь, растерзал, новую игрушку достал – вот и радость. Наверное, бедняге кажется, что глубже радоваться никто ничему не может. Ведь реальность сера, скучна, отвратительна!

Вспомнилась жизнь дома. Нелегко, понятно, в большой семье, но зато сколько веселья, радостей, больших и маленьких побед! И даже поражения и неудачи смягчаются всеобщей любовью и готовностью помочь. Особенно действенно утешение младших братьев и сестёр. Почему-то.

Вспомнился дом, и Серафим чуть не заплакал: так сильно схватило его за горло тоска по дому, по семье, по церкви, по прежней жизни. Теперь он понял, о чём говорил ему папа: мол, душа без церкви мечется, места себе не находит.

Точно. Хоть и молишься, а частенько неуютно бывает. Иногда кажется, что далеко Господь, что трудно до Него дозваться. Изголодался Серафим по церкви, по соборной молитве, по ароматам ладана и сгоравших свечей, по друзьям и знакомым, по клиросному пению…

Когда теперь Серафим вырвется в дом Божий? И вырвется ли? Неужто лишь, когда выпустится из средней школы и покинет интернат? Это так долго!

Он посмотрел на безжизненно поникшего Дениса.

– Ничего, прорвёмся! – ободрил он его. – Бывает хуже.

– Куда уж хуже! – кисло проговорил Денис. – Всего враз лишили. Одуреть! Я эту Душкову убил бы, если б щас встретил!

– А это кто – Душкова?

– Она меня сюда запихала, – мрачно поведал Денис. – Слово такое… знаешь… английское. На «ом».

– Омбудсмен? – догадался Серафим.

– Точно.

– А как она тебя сюда запихала?

– Так и запихала. Как баба Яга, чаем напоила, конфетами накормила, в душу залезла, в печке испекла. И слопала. Как в сказке.

– Похоже, – невольно улыбнулся Серафим.

Время истекало медленно. Ребята и стоять устали, и на корточках сидеть устали, и ходить, как в камерах узники, устали. От нечего делать Денис спросил:

– А почему ты думаешь, что Бог есть?

Серафим ответил не сразу.

– Да ведь я с рождения в храме живу. Папа у меня священнику прислуживает в алтаре, мама на клиросе поёт, она на регента выучилась.

– На регента? – удивился Денис. – Это ж королевское что-то. По истории.

– И по истории, и в церкви. Регент – руководитель в хоре. Репетирует с певчими.

– А чего там поют?

– Каноны поют, антифоны, разные молитвы, – пояснил Серафим. – Я, знаешь, как по всему этому соскучился! Сам бы пел, да нельзя. Запрещают. Про себя пою, что помню.

– Что, в церкви музыка клёвее, чем рок?! – не поверил Денис.

– А ты рок любишь? – заинтересовался Серафим.

– Ну… когда время есть, слушаю. Не фанат, ясно. А слушать-то ещё что? Не попсу же девчачью. Ну, хип-хоп. И тому подобное.

– А ты бывал когда-нибудь в церкви?

– Ну, раз и заглядывал когда. С мамой. Давно. Отец как ушёл, так мы и не ходили.

– А чего?

– Того. Отец алименты едва капает, мама на трёх работах пурхается, чтоб жить более-менее.

– Ты ей помогаешь?

Вопрос для Дениса неожиданный. Как тут помогать? На работу, что ли, ходить? Он неприязненно покосился на своего сокарцерника. Вот ведь умеет этот клещ поповский под кожу залезть, вопрос тупой задать, чтобы в ступор ввести.

– Чем я тебе ей помогу, интересно? – проворчал Денис.

– Могу перечислить, – охотно предложил Серафим. – Готов?

– Всегда.

Денис отвернулся к стене. Учить вздумал, проповедник поповский! Очень надо! Тут этих проповедников в каждом углу сарая под названием «жизнь». Помереть со скуки можно.

А Серафим вспоминал все виды работ по дому и перечислял их, глядя с недетской серьёзностью на белоручку Дениса. Тот, казалось, был ошеломлён, узнав, как сильно он мог бы помочь маме, если б удосужился немного призадуматься.

Но ведь Enterу думать некогда было. Он в иной мир грузится изо дня в день. «Enter» – и в полёте! Ну, какой силач сможет с небес в болото вонючее плюхнуться? И приземлиться трудно, и разорвать нити, и на поверхность выплыть, и из пропасти вылезти.

Для виртомана болото, паутина, пропасть – и есть реальная жизнь. Из неё всегда хочется исчезнуть, чтобы поглотиться «небесами» – игрой. Игра – тот же наркотик. Он дарит наслаждение. Он опасный, как наркотик: он зверь, ласковый с теми, кто ему подчиняется, и разъярённый с теми, кто пытается избегать его заманчиво-обманчивых ласк и обещаний.

Попробуй откажись! Силы-то где взять?

Серафим Кедринский внимательно выслушал запальчивую тираду Дениса Лабутина. Когда тот замолчал, тяжело дыша и часто мигая, Серафим сказал: