Темно за окном. Пора вставать. А разве охота? Неохота, но тогда получишь по загривку. Мальчишки двести двадцать девятой стали подниматься.

Enter медленно поднялся, медленно оделся, побрёл умываться.

– «Проснись и пой, проснись и пой, весёлый Enter, весёлый Enter, суровый Enter! – пропел ему вполголоса обгонявший его Певунец. – Какие геймы ты играл? Во все на свете! Про все на свете игры ты слыхал!»…

И умчался, хихикая. Enter вяло погрозил ему кулаком. Ага, многое ты знаешь…

Умывание. Короткая стычка со «старшаками» Кульбой и Хамраком. Потирая больные места, Enter вернулся в спальню, собрал пакет с учебниками и тетрадями и встал возле двери, колупая пальцем пупырышек краски на стене.

Валька Щучьев пристроился за его спиной.

– Enter, – тихо прошептал он, – ты матику сделал?

– Ну, сделал.

Валька быстро кинул по сторонам пугливый взгляд

– Двадцать минут карцера захотел? – прошептал он, не обнаружив ничего подозрительного.

– Сдашь? – огрызнулся Enter.

– Не знаю, – на мгновенье задумался Валька; шмыгнул и снова пристал: – А ты сто двадцать четвёртую задачу решил?

– Решил-решил. Тебе-то что?

Как будто не знал – что.

– Дай списать, а? – заканючил Валька.

– Щучик, ты с дуба рухнул или с ольхи? – покосился на него Enter. – К Фуфайкину захотел?

– А кто узнает? Если ты не сдашь.

– А сдам?

Валька Щучьев помолчал, подышал в Лабутинскую спину.

– Па-адумаешь, очень надо. Я сам на перемене решу.

– Реши, реши, – усмехнулся Enter и с тревогой подумал, что ведь сам-то он задачи не решил, и, значит, ему придётся её либо тоже на перемене решать, либо списать у одноклассников.

Только у кого? Он перебрал в уме имена и понял, что только Серафим Кедринский даст ему списать и никому об этом не скажет. А всё потому, что он в Бога верит. Похоже, не такой уж Он плохой – Бог.

Enter обернулся в поисках Кедраша, не снисходя на умоляющий взор Щучика, узрел его в полной сосредоточенности укладывающим рюкзак и двинул к нему.

Гарюха, Певунец и Федька Абачев, которого почему-то дразнили Кавуном, проводили его едким взглядом прищуренных глаз. Они понимали, на что понадобился Enterу Кедраш.

– Привет, Серафим, – начал Enter.

– Здравствуй.

– Ты сто двадцать четвёртую задачку решил?

– Решил. Только я не успею тебе объяснить.

Серафим поднял на соседа правдивые свои очи.

– А списывать – это обман. Математичка запросто может узнать, списывал ты или нет. А Бог и так знает. Обоим попадёт.

– А так – только мне одному, – осклабился Enter. – Ну, правильно. Ведь твой Бог – правильный, дурного не посоветует.

Серафим нахмурился.

– То есть, ты хочешь, чтоб невиновного наказали так же, как и виновного? Поровну, то есть? – спросил он напрямик.

– А чё? Пострадаешь за Бога. Ты разве об этом не мечтаешь? – насмешливо проронил Enter. – Я о гейме мечтаю, ты – о страдании. Каждому своё, Кедраш.

– Я не Кедраш. Я Серафим Кедринский. Не нравится имя, называй по фамилии.

– А мне твоё прозвище больше нравится.

– А мне нет.

– А по барабану! Я же не визжу, когда меня не Денисом, а Enterом кличут! – распалялся Лабутин. – С чего это меня обзывать, а тебя нет? Подумаешь, цаца какая!

Серафим коротко выдохнул.

– Оставь меня в покое, Денис.

– А я с тобой в «купальню» хочу! Или в карцере посидеть! Или если розгами, то напополам! – шипел помрачённый Enter.

Ему было почему-то так больно, что перед глазами сверкало и дыханье перехватывало, и он часто смаргивал ослепительный свет и пытался глубоко вздохнуть. Из недр его существа рвался острый пронзительный крик. Рвался, но вырвать не мог из-за нехватки дыхания. Да что с ним такое?!

Он ударил Серафима неумело, неловко, а потом, почти не встречая сопротивления, обнаглел и попытался его избить. Его удары не всегда попадали в жертву, которая довольно умело отклонялась от них, но те, что попадали, били сильно, до синяков.

Мальчишки обступили их, азартно подзадоривая. Гарюха выскользнул за дверь. Он добежал до воспитательской и постучал. Выглянул Феликс Иванович Хмелюк. Прикрывая ладонью зевок, спросил, чего надо. Услыхав о драке, поморщился и поспешил к спальне номер двести двадцать девять.