И мой спальный мешок сонно приближается к её спальному мешку…

И я вынимаю из мешка сонные, тяжелые руки, и обнимаю её сонно, хмельно…

И она не противится мне сонно, хмельно…

И наши руки сплетаются, как корни и ветви близких дерев…

Но только руки сплетаются наши…

Да…

А где-то бродит смерть…

Чья?..

Пусть моя…

…Утро! Раннее утро в фан-ягнобских горах!..

Я просыпаюсь рано, рано…

Алое необъятное слепящее солнце встает из-за гор!..

Тучи за ночь ушли, открыв безбрежные алые дали, дали, дали — снежные пики близких и далеких вершин ослепительно больно сверкают, уходя за все горизонты… Айя!..

Я выхожу, выползаю из нашей палатки, из нашей горячей постели…

И я вспоминаю великие строки поэта: “Кавказ был весь, как на ладони, и весь, как смятая постель…”

О Боже!.. Кто ночевал, почивал на горах этих?..

Иль Сам Господь разбросал, разметал эти горы, как алмазные подушки, одеяла, простыни?..

Кто знает, кроме Самого Творца…

Но Он молчит…

— Гуля! Возлюбленная моя! Вставай! гляди! Художница, где ты на всей земле увидишь такое?!..

Я бегу к одинокой исполинской Черешне — ближе! ближе!.. Вот она! Я стою, дышу под ней!..

О Боже! Сон, что ли? Но не бывает снов таких!

Надо мной исполинское Дерево слегка колышется от раннего горного ветерка — в горах всегда веет этот ветерок от гор и пропастей.

Я гляжу на необъятное Дерево…

Оно всё живое, кровавое! сплошь малиновое дерево! Оно всё усыпано малиновыми несметными плодами!

Это огромные — величиной с малое яблоко — малиновые ягоды!

Всё Дерево усыпано этими атласными, малиновыми, рубиновыми, гранатовыми, малахитовыми неслыханными черешнями…

…И я вспоминаю древнюю миниатюру, где нагой Царь Дарий Гуштасп I на золотом троне сидит под исполинской черешней и забавляется люто, пагубно с тремя коралловыми эфами.

Теперь я понимаю, что еще привлекало великих Царей персидских, согдийских, ассиро-вавилонских к этому страшному Дереву.

Эти неслыханные малиновые ягоды!..

О Боже!..

Древние историки писали, что эти ягоды обладают “великой мужской силой”, и отведавший их будет вечноярым, как вешний малиновый осел… О Боже!..

А кто из мужей не мечтает бродить по грешной земле с вечноалчущим, вечноготовым, вечнодымящимся фаллосом?

Особенно, в нашем скудном на чувства XXI веке — веке повальных импотентов, бесплодных лесбиянок и иных ядоносных, сорняковых спидоносных извращенцев.

Поэт Z. говорит: “А весной даже изумрудная прозрачнохрусткокрылая стрекоза мечтает о малиновом разрушительном стволе осла!.. да!..

И вот она сладко садится на мускулистый мускусный ствол осла — и осел щедро не отгоняет её, а гладит хвостом своим… Ибо любит ласку её…”

О Боже!.. И Ты соединяешь в великой любви гонного осла и трепетливую стрекозу?..

О Господь мой!..

Иль теперь еще одна тайна страшного Дерева открывается мне?..

Не знаю… не знаю…

— Гуля! Художница! Ты должна нарисовать, запечатлеть это!..

Гуля бежит ко мне с походным мольбертом в руках. Она вынимает палитру и кисти…

Она еще спит, но потрясенно глядит на малиновое Дерево колышущееся…

И тут я содрогаюсь, и она тоже дрожит и прижимается ко мне, и ужас в изумрудных глазах её рысьих вспыхивает недвижно, бездонно…

Тьма пожирает живой изумруд в её очах…

Так на дне зрачков кочующих овец — всегда к ночи пляшут пенные волки… да!..

— Гуля! Гляди! — Дерево колышется от ветерка горного!..

Гуля! сейчас мы попробуем эти малиновые, бархатные, атласные черешни!

Таких нет в мире!.. Это чудо! Это царские черешни!..

Они делали дряхлых царей вечнозелеными, вечномолодыми, вечногонными, вешними, святыми, неуёмными, ночными ослами для удоволенных жен их… да!..

— Алик! Алик! Гляди! Это Дерево не от ветерка колышется, движется! не от ветерка оно живое! Это от змей оно колышется! Гляди — их тут тысячи!..