Мария-Динария! дай!..

Но она отстраняет меня.

Но она забирает нож у меня.

И она говорит нага неизбывно бездонно бела бела бела:

— Тимур-Тимофей! мой речной брат!..

Пойдем в кибитку мою! и там замесим изомнем тесто месиво конопляное кофейное дурманное которое ты собрал сорвал соскреб с меня!..

И высушим на огне на солнце его! и будет первач-анаша!..

И будем курить турецкий кальян!..

И будем возлетать восходить в небеса! пойдем со мной речной брат!..

…И она нага стыдлива пошла с конопляным тяжким сонным бредовым уже бродильным тестом и хунзахским ножом в руках.

И я пошел за ней.

Айххха!..

— Тимур-Тимофей! мне ало! мне стыдно! ведь дева я!

Ведь из моей гранатовой первозавязи еще не родился не сотворился гранат!..

Ведь еще не отворился мой бутон о двух жасминовых розовых лепестках!..

Пойдем, мой речной брат! но не гляди на меня! ведь я нага гола!..

Ведь ты сорвал срезал собрал ножом с меня мой смолистый конопляный блаженный наряд…

И я белым-бела, и я нагим-нага, и я голым-гола…

Айххха!..

И я не гляжу на нее, а лишь косятся очи спелыя мои… очи ахалтекинского аргамака жеребца…

И шепчут уста бренныя спелые мои…

И твои ноги пахнут чистым ровным отборным росным

речным песком дева девственница

И твои ноги лядвеи отмели тайные белые сахарные

отмели нетронутые дальные неизмятые

сокровенные снежные снежные

И твои ноги лядвеи волны волны заводи заливы

неколеблемые серебристые млечные

И лоно островок арчовый ивовый курчавый средь теченья

пенного средь тесного

О дева девственница

И я стою лежу на островке средь волн средь укрощенных

усмиренных медленных задыхающихся покорливых

влюбленных

О жено!..

…О Господи! я жив иль утонул?..

О Господи! в каком же аду надо жить чтоб творить петь райские песни!..

А самые сладкие райские песни поются в аду…Ууууу…

Но!..

…Мария-Динария! моя речная сестра! я иду за тобой а ты нага нага нага!

Мария-Динария! ты густоногая! ты солнцетелая! ты врановласая моя! и груди твоя избыточныя тяжкие неизлитые купола телесные боле чем твоя птичья верткая смоляная голова! да!..

И я иду за тобой…

Айххха!..

…И у подножья несметной снежной горы Фан-Ягноб лепится кибитка твоя сложенная из диких горных острых камней.

И мы входим в кибитку твою.

И тут я гляжу дрожу содрогаюсь, потому что на глиняном полу кибитки лежит старая избитая власатая овечья бурка с поредевшим мохнатым козьим руном.

Та? та? та?..

О Боже, где я?..

А Мария-Динария поднимает с пола бурку и прячет в нее несметное неразбуженное неистовое тугое двуплодовое древо нагое тело свое.

И я узнаю ту бурку, на которой согрешил Абалла-Амирхан-Хазнидон в змеиной тайной самшитовой роще и где был Тиран зачат.

И я узнаю ту бурку, в которой ушла умирать моя мать Анастасия-Русь!..

И я узнаю хунзахский нож кинжал с унцукульской серебряной ручкой!..

О Боже…

…Вожди вожди тираны тираны и вы хотите, чтоб песнь певца поэта была лишь резной серебряной ручкой вашего смертного необъятного повсеместно рыщущего кровяного убойного кинжала ножа? да?..

Да!..

И! Тиран правит, давит, угнетает, народ стонет, а певец поет… да?..

И потому я умолк…

…Но Мария-Динария! но Мария возлюбленная речная нагая сестра моя!

И я встретил тебя и заговорили молчащие таящие уста моя…

Мария-Динария! откуда у тебя эта бурка? откуда у тебя этот хунзахский кинжал?..

И она улыбается мне и она отогревается нагая в смертной бурке матери моей и чудится чудится мне мне во тьме во тьме, что это мать моя Анастасия вернулась ко мне…

О Боже, я плыву? тону? Я жив иль мёртв? Я в раю иль в аду?..

…О Господи я жив иль утонул?.. Ууууууу…

Не пойму…

Иль позвать на помощь загробную готическую кочевую тень моего собрата Флорентинца Данте?..