Шрифт:
— Благодарен я вам, родные мои! Знаю, это ваши молитвы Бог услышал и жизнь мне сохранил, — сказал посадник, и Настасья заметила, как в уголке его глаза блеснула слезинка.
— А тебе больно, — вдруг серьезно спросил Петр, внимательно разглядывавший осунувшееся лицо отца, и все уставились на мальчика, с детской непосредственностью задавшего вопрос, который больному задавать не следовало.
— Немножко, Петруша. Самую малость, — на мгновение смутившись, ответил отец и неожиданно для себя улыбнулся, глядя на круглолицего розовощекого сына.
— А я давеча до крови коленку разбил, так знаешь, как больно было! Но я тоже не плакал, — проговорил важно Петр и обратился к брату: — Скажи, Федюша, ведь не плакал! Правда ведь!
— Да–да, не плакал, — нехотя подтвердил брат, который понимал, что рана отца куда серьезнее разбитого колена.
— Ну, вот видишь! — гордо сказал Петр, быстро спустился на пол, запрыгал и, радостный, побежал к двери, на ходу распевая: — Я не плакал, не плакал, не плакал!
Это радостное движение словно отогнало ото всех тоску–печаль, заставило осознать, что, собственно, горевать не стоит и надо радоваться счастливому спасению отца семейства. Посадник огляделся, будто впервые увидел горницу, вздохнул глубоко и, глядя на жену, сказал мечтательно:
— Оголодал я чтой-то, Настасьюшка! Повели-ка стол накрыть.
— Ой, и вправду, что ж мы тебя голодом морим, — всплеснула руками жена, обрадовавшись этому желанию, давно усвоив, что раз больной требует еды, значит, идет на поправку, успокоила: — Сейчас накормим тебя, батюшка, потерпи чуток. — Потом, вспомнив еще об одном важном деле, проговорила мягко, то ли сообщая, то ли спрашивая: — Там, верно, для мытья уже все готово.
— Раз так, давай-ка для начала грязь дорожную и хворь с себя смою, а потом уж и о трапезе подумаем, — ответил он.
Через некоторое время, когда посадник полулежа-полусидя отдыхал после мытья, в сенях послышался топот — кто-то пытался стряхнуть снег с сапог, — и оттуда донеслись незнакомые голоса. Он, напрягая слух, пытался понять, кто там беседует, но так и не понял, а через некоторое время дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель в горницу заглянул Федор.
— Ты чего это прячешься? — удивленно спросил посадник сына. — Давай заходи, чего на пороге застрял.
— Так узнать хотел, не почиваешь ли ты, — объяснил Федор, переступая порог.
— Вот и узнал, — сказал отец и, кивнув на дверь, поинтересовался: — С кем ты там беседу вел?
— Да это сотник и с ним человек от князя, — ответил мальчик.
— Что ж ты их не пустил? — удивился посадник.
— Они сами! Хотели сначала удостовериться, что ты не почиваешь, — поспешил оправдаться сын, —1 вот меня и послали. А ежели уснул, велели не беспокоить.
— Ну, так зови скорей гостей! Негоже посланникам князя в сенях околачиваться! Ты и наперед это запомни! — строго сказал посадник.
Мальчик выскользнул за дверь, и через несколько мгновений в горницу прошел Василько, из-за спины которого выглядывал незнакомый посаднику человек.
— Здоровья тебе, Василий Алексич! — пробасил сотник и, опережая вопрос, представил спутника: — Я к тебе не один пожаловал, со мной Митрий, он в княжеской дружине самый что ни на есть мастак хвори всякие изгонять. Вот знакомься, — произнес сотник важно и отошел, пропуская вперед коренастого широкоплечего мужика, лицо которого обрамляла окладистая темно–русая борода.
Тот слегка склонил голову и, приблизившись к посаднику, заговорил негромко. Внешний вид этого человека свидетельствовал о его недюжинной силе и отменном здоровье, а в голосе чувствовалась непоколебимая уверенность в правильности своих действий, все это невольно успокаивало любые тревоги больных. Посадник, которого хвори одолевали весьма редко, привык надеяться лишь на себя и свои силы. Когда он заболевал, отвергал всякие попытки жены привести к нему каких-то знахарок и ведуний, но к этому человеку, который прежде всего был воином и совсем не походил на старцев–ведунов, Василий Алексич сразу же проникся доверием.
— Мне сотник о твоем ранении рассказал что мог, но позволь, Василий Алексич, удостовериться самому и, если надо, повязку поменять.
— Да уж поменяли, — ответил посадник, которому не очень хотелось снова подвергаться неприятной процедуре, — у меня тут свой умелец по этой части есть.
— Ну раз так, не прикажешь ли его позвать, чтоб мне с ним словом перемолвиться, — невозмутимо ответил Митрий, вполне понимая причину, по которой посадник заупрямился.
— Отчего ж не позвать, — ответил тот, — ну-ка, сынок, кликни Темку.