— Час от часу не легче!

Владимир Всеволодович медленно опустился в кресло.

Словно впервые видя, оглядел Стаса с головы до ног.

И обратно.

— Ты хоть понимаешь, что это аналог вечному двигателю, то есть то, что не может быть изобретено никогда? — наконец, спросил он.

— Ну почему? — возразил Стас. — Всякое большое изобретение, как правило, проходит три стадии. Первая: такого не может быть никогда. Вторая: в этом что-то есть. И третья: так было всегда!

— Да, — согласился Владимир Всеволодович. — Но всему есть предел, положенный для человека Богом. Поэтому вечный двигатель, несмотря на все попытки, так и не изобретен. Но дело даже не в этом. И не в том, что с этической точки зрения такой прибор просто неприемлем! Мыслить может только разумная душа. Ты что — хочешь возомнить себя богом и создать такую душу?! То есть, поработать в том, где могут помочь только темные силы?..

— Зачем? — даже испугался никак не ожидавший такого поворота Стас. — Я только хочу считывать свои мысли.

— А другие — захотят знать чужие! Об этом ты хоть подумал?

— Нет…

— А надо бы! — упрекнул всегда деликатный академик. — Ну зачем тебе это все нужно?

— Как это зачем? Чтобы стать, наконец, писателем. Ну, и это потом, как минимум, Нобелевская премия, всемирная известность.

«Чтоб Ленка знала, кого потеряла!» — мысленно добавил он то, что было, пожалуй, еще главнее.

Но, к счастью, у Владимира Всеволодовича не было мыслефона, и он не мог узнать этого.

Поэтому только со вздохом покачал головой:

— Ох, уж это тщеславие… тщеславие…

И вдруг хитро посмотрел на Стаса:

— А знаешь, что мне помогло однажды избавиться от него раз и навсегда?

Не дожидаясь ответа, он взял со своего письменного стола, над которым висел портрет Насти, тонкую, очень острую полоску из камня, похожую на лезвие ножа, только без рукоятки, и протянул Стасу.

— Что это? — тоном экзаменатора спросил он.

— Ножевидная пластинка. Мезолит либо ранний неолит. Возраст не менее семи-восьми тысяч лет. Место находки, судя по материалу и обработке — район Оки, — уверенно ответил Стас, которому встречались подобные предметы, только гораздо худшего качества изготовления, во время раскопок неподалеку от Коломны.

— Правильно. Садись, пять! — одобрил Владимир Всеволодович и, когда тот сел на старинный резной стул, продолжил: — Ее подарил мне один мой знакомый, впрочем, и отчасти твой тоже. Не будем называть его имя. Хватит и того, что оно известно всему миру. Так вот, когда я одно время начал превозноситься и чаще подобающего говорить «я» да «я», он дал мне эту пластинку, рассказав, как она помогла избавиться ему от этого «я».

— Как? — заинтересовавшись, рывком подался вперед Стас.

— Осторожней! — предупредил Владимир Всеволодович. — Этот стул прослужил людям триста лет и послужит еще сто, а то и двести, если на нем так не будут вертеться!

И продолжил:

— Видишь, как искусно и гармонично сделана эта, казалось бы, простая пластинка. Во-первых, изящно. Во-вторых, необычайно красиво. И, в-третьих, максимально удобно для работы. Использована каждая природная выщерблинка или наоборот, выступ. Безусловно, изготовил ее гениальный мастер. И его имя наверняка гремело на всю округу. А как звали его, ты, случайно, не знаешь?

— Откуда? — с удивлением во все глаза уставился на академика Стас. — Да и разве это — возможно?!

— Вот и тот мой знакомый, а вслед за ним и я, подумали. Пройдет тысяча… пять… десять тысяч лет. Наконец, если даст Господь, миллион. И точно также и о нас, несмотря на всю нашу сегодняшнюю известность, никто не узнает. Так стоит ли, скажи мне, после этого хоть чем-то тщеславиться в этой жизни?

— Нет, — подумав, согласно кивнул Стас.

— Вот так и ты. Забудь об этом мыслефоне. Не уподобляйся тому, тоже наверняка талантливому, но мало что соображающему мастеру, который вместо того, чтобы сделать что-то действительно полезное и нужное людям, высунув, наверное, от старания язык, вырезал поддельный сестерций Нерона. И потом…

Владимир Всеволодович встал, прошел к своим полкам и принес маленькую, изрядно потертую, медную монетку.

Положил ее на стол перед Стасом.

Тот посмотрел на нее и с удивлением взглянул на академика.

Это была одна российская копейка 1903 года.

Пожалуй, самая распространенная и не имевшая никакой цены даже среди начинающих нумизматов монета.

То есть, цена у нее, конечно, как и всем предметам старины, была, но, по нынешним временам, — тоже копейки!