– Вотъ глупости! Ты очень хорошо знаешь, что я ничего не возьму съ собой изъ всего этого убранства. – Я даже не знаю, гд я помщу эту массу въ моемъ городскомъ лиловомъ будуар съ бронзовыми украшеніями.

– Я бы тоже предпочла свжій букетъ, но, вдь, ты не сентиментальна, Флора, – замтила Генріэтта съ колкостью.

Между тмъ Кети, одтая сегодня въ первый разъ въ блое платье, молчаливо стояла возл великолпнаго миртоваго дерева, за которымъ долгое время ухаживала тетушка Діаконусъ, а теперь прислала его въ подарокъ невст. Казалось, никто, кром Кети, не обращалъ должнаго вниманія на рдкій по своей красот подарокъ, стоившій тяжелой жертвы для доброй старушки.

Посл обда все семейство осталось на балкон и въ пріемной зал, потому что все еще не переставали прізжать поздравители. Вс двери перваго этажа были отворены настежъ и сквозь позолоченную ршетку балкона въ комнаты проникалъ теплый весенній воздухъ, разливая пріятный ароматъ молодыхъ липъ и полураспустившихся цвточныхъ почекъ. Изъ всхъ высокихъ оконъ проникали золотистые лучи майскаго солнца, отражаясь на блестящемъ полу разноцвтныхъ гостинныхъ; только темно-красный кабинетъ казался мрачнымъ и холоднымъ и каждый человкъ, входя туда, невольно испытывалъ чувство сожалнія, при вид такого изобилія живыхъ цвтовъ между этими стнами. Генріэтта лежала въ мягкой качалк противъ двери балкона; она, такъ-же какъ и Кети, окутала свою маленькую фигурку въ пышное облако блой кисеи, но плечи ея были теперь закутаны въ теплую, мягкую шаль, поверхъ которой длинными локонами разсыпались ея золотистые волосы и придавали ея лицу видъ восковой головки.

Она отослала Кети въ залу, съ просьбою съиграть ей любимую пьесу Шуберта, и сидла теперь, съ нетерпніемъ ожидая звука перваго аккорда.

Но вдругъ на щекахъ больной вспыхнулъ яркій румянецъ и маленькія ручки невольно прижались къ груди: – въ комнату вошелъ Брукъ.

Флора бросилась къ нему навстрчу и нжно повисла на его рук; не усплъ онъ еще со всми поздороваться, какъ она почти насильно потащила его въ кабинетъ, что-бъ показать свои подарки. Прекрасная невста, такъ хорошо умвшая разыгрывать роль ученой и серьозной женщины, обнаружила сегодня на двадцать девятомъ году своей жизни наивную веселость и грацію шестнадцатилтней двочки и благодаря ея оживленному личику и мягкимъ, гибкимъ движеніямъ всей ея фигуры, она въ самомъ дл казалась необыкновенно моложавою.

Кети спокойно стояла возл высокой этажерки, и искала требуемую пьесу, когда обрученные прошли мимо нея, направляясь къ кабинету Флоры; молодая двушка обернулась, докторъ поздоровался съ нею, слегка кивнувъ головою, и она еще усердне принялась искать ноты.

– Послушай, Лео, съ сегодняшняго дня я заканчиваю съ своимъ прошедшимъ и благодарю Бога, что онъ открылъ мн глаза и я во время поняла свое заблужденіе, изъ за котораго чуть было не потеряла все свое счастіе, – сказала Флора сладкимъ, заискивающимъ голосомъ.

– Я хочу навки забыть тотъ ужасный вечеръ, когда я потеряла всю власть надъ собой и, сама не помня своихъ дйствій, жестоко тебя оскорбила; впрочемъ, что-бъ хоть нсколько оправдаться въ твоихъ глазахъ, я должна сказать теб, что и ты не былъ совершенно правъ, такъ какъ не понялъ меня. Ты никогда не спросилъ меня, что именно заставило меня заняться литературою: – я длала это только потому, что хотла пользоваться своимъ дарованіемъ и талантомъ. – Думай, что хочешь, но я убждена, что проложила бы себ дорогу къ слав моею статьею: „Женщины“, которую ты совсмъ не знаешь. Быть можетъ, это произведеніе и сдлало-бы меня знаменитостью, но можетъ-ли мн теперь придти въ голову мысль, идти своею дорогою возл тебя и придавать значеніе своему таланту? Нтъ, Лео, я буду жить исключительно для твоей славы; а для того, что-бъ на будущее время не поддаваться искушенію, этотъ долговременный трудъ моихъ неутомимыхъ изученій, эти листы – должны навсегда исчезнуть съ лица земли.

Между тмъ, Кети, найдя наконецъ желаемую тетрадь, подошла къ роялю. Она видла, какъ Флора осторожно подожгла рукопись и, когда она вспыхнула, бросила ее въ каминъ; затмъ красавица невста обернулась къ окну, возл котораго стоялъ докторъ и, казалось, ждала, что онъ удержитъ ее отъ этаго ршительнаго поступка. Но Брукъ не двигался и драгоцнный горючій матеріалъ жарко горлъ безъ того, что-бъ чья либо рука попыталась спасти его. Легкій запахъ гари проникъ въ музыкальный салонъ и въ то время, какъ Флора, съ крпко стиснутыми губами, мрными шагами отходила отъ камина, Кети торопливо сла къ роялю и быстро взяла первые аккорды любимой пьесы больной сестры. Кети не хотла слышать отвтъ Брука, ей и безъ того было непріятно, что она такъ часто была невольною свидтельницею сценъ между женихомъ и невстою. Кром того молодую двушку сильно возмущала комедія, только что разыгранная Флорою. Несчастная рукопись, безъуспшно странствующая по всмъ редакціямъ, измятая въ рукахъ лакеевъ и возвращаемая за негодностью, должна была играть теперь роль ужасной жертвы, приносимой самоотверженіемъ геніальной женщины.

Въ гостинной говорили довольно громко; Кети слышала серьезный голосъ доктора, но къ счастію не могла понять ни одного слова, а когда піэса была окончена, то Флора важно прошла черезъ музыкальный салонъ въ голубую гостинную.

Она шла рядомъ съ Брукомъ, держа въ рукахъ букетъ, присланный герцогиней, и такъ капризно надула губки, точно ребенокъ, котораго только-что побранили. Поровнявшись съ Кети, она бросила на нее косой, сердитый взглядъ и проговорила съ досадой:

– Слава Богу, что ты кончила, Кети! – Ты такъ сильно колотишь, что невозможно слышать своего собственнаго слова. Правда, ты порядочно играешь піэсы твоего сочиненія, потому что они не трудны и похожи на дтскія мелодіи, но до Шуберта и Листа теб бы не слдовало дотрагиваться, для исполненія ихъ сочиненій у тебя не достаетъ таланта.

– Генріэтта просила меня съиграть эту піэсу, – отвтила Кети спокойно и закрыла рояль. – Я никогда не выдавала себя за первокласную музыкантшу.

– Конечно, дорогая моя Кети не принадлежитъ къ числу виртуозовъ, выдлывающихъ козлиные прыжки на клавишахъ, – сказала Генріэтта, неожиданно появившись въ зал; – но я еще никого не слыхала, кто-бы такъ глубоко понималъ Шуберта, какъ она! Неужели-же слезы, выступающія на мои глаза во время игры Кети, выжимаются только изъ угодливости?

– Слабые нервы, дитя мое, и больше ничего! – насмшливо замтила Флора и послдовала за докторомъ, котораго президентша позвала въ гостинную.