Шрифт:
С возвращением Петра разговор возобновляется.
– Ну что?
– жадно спрашивает Иоанн.
Петр очень расстроен.
– Да ну его! Какой-то сын смерти! Только о ней и говорит. В Иуду дьявол вселился.
Юноша впитывает эти слова, как губка воду.
– Так и есть! - соглашается он. - Учитель говорил, что среди нас дьявол.
– Да перестаньте вы!
– пытается урезонить их Матфей. - Учитель говорил о дьяволе иносказательно. Наше невежество, наше малодушие, наше себялюбие, - вот где дьявол.
– Ты что, заодно с Иудой?
– враждебно спрашивает Иоанн.
Из этого милого мальчика уже вылезает партийный фанатик, который готов искать врагов своей веры еще при живом основоположнике. Недаром учитель сказал, что мытарь ни холоден, ни горяч. Иоанн и Петр смотрят на него выжидательно. Неудивительно, что в своем Евангелии Петр упомянет Матфея лишь мельком. А Иоанн вовсе забудет мытаря, будто того и не было возле Иисуса. Не напиши Матфей собственное Евангелие, никто бы не помнил о нем.
– Я за правду, - робеет Матфей.
– За какую правду? У Иуды своя правда.
– Наверное, так, - пожимает он плечами.
– Надо почитать.
– Он не дает, - угрюмо говорит Петр.
– Говорит, пишет для себя.
– Возможно, он не хочет показывать ее раньше времени. Авторы не любят показывать другим незаконченные сочинения, - со знанием дела заявляет мытарь.
– Но когда он напишет до конца, я уверен, мы все его прочитаем. Такие книги не скрывают от мира.
– А если там не все правильно?
– рыбака беспокоит общественная мораль.
– А кто может судить об этом?
– вопрошает Матфей.
– Я? Ты?
– Учитель.
– Но учитель не хочет судить.
– Тогда все мы, его ученики, должны решить это между собою и вынести общую правду.
Матфею не нравится этот коллективный разум. Что-то подсказывает ему, что для этого он должен будет поглупеть до некой среднестатистической величины. Ему совсем не хочется строиться в ряд. Скорость каравана определяется самым медленным верблюдом, а коллективная истина - самым глупым членом.
– Я думаю, - осторожно говорит он, - Иуда не станет выдумывать и клеветать. Другое дело, что люди понимают правду по-разному. Это будет правда от Иуды. Каждый из нас может написать свою версию. Пусть будет правда от Иоанна. Правда от Петра. Правда от Матфея.
– Нет!
– возражает юный цензор.- Правда должна быть одна. В сомнениях можно потерять последнее. Миру нужна одна правда.
– Друг мой, - пытается быть миролюбивым мытарь, - ты ведь берешься решать за мир. Пусть мир сам решает.
– Как ты не понимаешь, Матфей! - вскрикивает Иоанн так, что Марфа у плиты обеспокоенно оглядывается на них, и, понизив голос, он добавляет:
– Дьяволу именно это и нужно! Вот он и надоумил Иуду.
Матфей вспоминает ночь под Изреелем, где он сам осудил себя за трусость. В конце концов, он тоже ученик Иисуса, который всегда учил их мужеству. И он становится на короткое время невероятно храбр.
– Дьявол хочет запутать мир? Зачем?
– Чтобы погубить его.
– Друзья мои, - гордо заявляет он, - если мы спросим учителя, что важнее: истина или мир, - учитель, назовет первое. Лучше истина без мира, чем мир без истины. Если дьявол путает мир, чтобы его погубить, пусть этот мир погибнет! И останется Царство Небесное. Разве не этого вы хотите?
– Постой, - Петр хочет уточнить.
– По-твоему, пусть дьявол запутает мир во лжи и погубит его поскорее?
– И настанет Царство Небесное!
– В тебе тоже дьявол! - заключает Иоанн.
Матфей смотрит на них с безмерным удивлением.
– Знаете, - честно признается он, - мне становится жутко с вами. Хорошо, что есть учитель. Он вас поставит на место.
– На какое еще место?
– надменно спрашивает юноша.
– Мое место справа от Иисуса! А место Петра во главе стола!
Матфей лишь удрученно повторяет:
– Как хорошо, что есть учитель.
– Конечно, хорошо. И он не позволит Иуде писать свою лукавую историю. Истина должна быть одна, как дорога в Царство Небесное. Одна-единственная, чтобы не сбиться человеку с пути. Либо идешь, либо стоишь. Третьего не дано.
– Так вы же хотите быть стражами на ней, - не уступает мытарь.
– Я не для того ушел со своей таможни, чтобы попасть на вашу. Вы же таможню хотите поставить на дороге в Царство Небесное.
Не сдается и Иоанн.
– Но истины не может быть две.