необходимостью совместного проживания в вагончике. Ещё по

приезде, понимая, что его выбор в отношении будущих соседей

ограничен, потому что постоянно живущие на трассе рабочие,

может быть, годами раньше определились, с кем будут

проживать в вагончике, он согласился на первое предложенное

ему место.

Вечером первого дня возобновившихся изоляционных работ,

кое-как поужинав, он прилёг на кровать, расслабившись, и что-

то читал. Напряжённо начавшийся день постепенно

выправился, и к вечеру в бригаде уже была обычная рабочая

обстановка, хотя по возвращении домой явно проявилось

приподнятое, весёлое настроение рабочих, стряхнувших с себя

стрессовое состояние последних дней. Благополучно пройдя

низину и уложив участок трубопровода не менее того, что

делалось до сих пор, бригада решила пораньше закончить

работу. Держа книгу в руках, Виктор мало вникал в

прочитанное, думая о том, что ему не нравилась новая

технология работ, от которой страдали и их качество, и

производительность, и прикидывал, что нужно будет сделать в

дальнейшем. Его сосед, баптист, был занят своими делами,

готовя ужин, а потом и ужиная, когда в вагончик вошёл Барон,

приветливо, но с некоторой смешинкой поздоровавшийся с ним:

— Здравствуйте, Иван Петрович! Здравствуй, дорогой ты

наш сектант! Приятного аппетита! Можно мне войти?

— Здравствуй, здравствуй, Александр Дмитриевич! Да ведь

уже вошёл; ну а раз вошёл, будь гостем, проходи.

— Спасибо, спасибо, Иван Петрович, — улыбался

пришедший. — Как дела на вашем праведном фронте?

— Да нашими молитвами, Александр Дмитриевич.

— Вы же, Иван Петрович, собирались бросить трассу?

246

— А я и сейчас собираюсь. Вот только поработаю до весны.

— Ну, значит, мы с вами одинаково настроены: я ведь тоже

весной хочу вернуться домой.

— Что так, Александр Дмитриевич?

— Да вот, надоело без семьи, без жены, без сына. Ну а вы-то

почему? — он присел на стул рядом с поднявшимся с постели

Виктором.

— Вы знаете, Александр Дмитриевич, я же вынуяеден был

из-за этих коммуняк сюда приехать.

— Что ж вы так к ним неласково, Иван Петрович, —

усмехался гость, подмигивая Виктору, начинавшему понимать

его нарочито шутливый тон.

— Запарили они всех своей белибердой об историческом

материализме, жить нормально не дают.

— Так вам не нравится «Интернационал», товарищ баптист?

— С души воротит. Как только вспомню слова: «...кто был

ничем, тот станет всем»!

— Как вас понять, скажите, пожалуйста?

— Ничто — это и есть ничто, и чем-то ещё быть не может.

Ноль — он и есть ноль.

— Ну как же, Иван Петрович?! Нехорошо!.. Вы ведь сейчас

тоже не в элитном классе состоите?

— Да я чертежником работал на большом Коломенском

заводе. Подзаработать здесь надеялся.

— И что же?

— Сейчас этим много не заработаешь.

— Бизнесом решили заняться?

— Возможно...

— Но давайте вернемся к «Интернационалу», Иван

Петрович. Как же вы, верующий человек, можете говорить про

другого человека, что тот ноль? Вы ведь наверняка знаете, что

говорил по этому поводу Иисус?

— А что он говорил? Что вы имеете в виду?

247

— А говорил он вот что: «Кто возвышает себя, тот унижен

будет, а кто унижает себя, тот возвысится».

— Совершенно верно, — поддержал Александра Виктор. —

И ещё он говорил: «Многие же будут последние первыми и

первые последними». Как в «Интернационале»: «Кто был ничем

— тот станет всем».

— Да, но не в этом мире, — отвечал баптист.

— Стало быть, Иван Петрович, в этой жизни не стоит

следовать его заповедям, поскольку после смерти всё будет по-

другому?

— Не приписывайте мне того, чего я не говорил.

— Как же вы не говорили, когда только что поделили людей

на достойных и недостойных? Ну да ладно. Я понимаю, Иван