большим боцманским загибом.

"Товарищ по несчастью", - подумал Первушин и, проходя мимо матерщинника,

бросил:

– Не ссы, отец! Прорвемся!

Белорусская ССР.

Управление НКВД по городу Брест

Зевающий после бессонной ночи оперуполномоченный ГУГБ НКВД Петр Лерман

сегодня был совершенно не похож на себя. Куда девался стройный, всегда подтянутый и

гладковыбритый сержант со щегольским пенсне. Сейчас перед Светловым сидел усталый

мужичок в мешковато сидящей мятой форме, с тяжелыми черепаховыми очками на носу,

больше всего напоминающий классического бухгалтера в период сдачи годового отчета.

Нервного, замотанного до последней степени и зло глядящего на окружающий мир сквозь

толстые линзы.

– Ну как?
– спросил Светлов.

– Да, уже у самого в глазах рябит от этих... иновременных, - ответил Лерман и, не

удержавшись, зевнул.
– Черт их побери. Словно плотину прорвало. Едут и едут, толпами.

Все поезда забиты, как бочки с огурцами. Ладно бы, если бы жить, так ведь большинство

просто посмотреть едет. А у тебя как?

– Еще хуже, - махнул рукой младший лейтенант, - ты-то в основном с бумагами...

– Товарищ сержант, - заглянула в дверь кабинета озабоченная женщина средних лет.
–

Где у вас можно кипяточком разжиться?

– По коридору до конца и направо, - спокойно ответил Лерман.

– Это кто у тебя?
– обалдел Светлов.

– Они же. Едут впятером на крохотной машинке. Меньше "эмки". Муж, жена и трое

детей. В КПЗ разместили.

– В КПЗ?

– Ага! Негде больше, все в городе забито. Да и всё равно, там нет никого.

– Если вдруг задержанных приведут?

Лерман махнул рукой:

– Прикую к батарее. Мы же теперь "кровавая гебня". Палачи и садисты. Слышал эту

байку?

Светлов кивнул:

– Не то слово. Всю плешь проели! Каждый второй вспоминает!

– Вот, - продолжил Исаак, - раз садисты, то и прикую. Зато дети будут спать на

удобных нарах!

При слове "спать" оба зевнули.

– Непонятные они какие-то, - продолжил Светлов.
– Словно с другой планеты.

Семьдесят лет! Другой мир, другие люди. Как марсиане...

– Ну, а эти, на заставе, "чоповцы"?
– уточнил Лерман, глядя в лицо младшему

лейтенанту.

– Нет, те простые. Как мы. Одно слово - бойцы. А тут мутно все.

Сержант опять зевнул. Лейтенант безуспешно попытался сдержаться. Получилось

только хуже.

– Подозрительные есть?

– Полно! По мне - так все подряд. Ну... Вот этот, например. По профессии - журналист.

Едет предупредить деда, чтобы тот в аварию не попал. Но не чувствую я в нем любви к

предку. Предлог это.

– Как считаешь, на самом деле что?

– Хрен его знает. Наверное, посмотреть хочет, что у нас и как. Может, думает насовсем

перебраться, а может, наоборот, собирается потом гадости говорить. Не поймешь, пока не

проявится. Сам понимаешь, проявится уже, когда назад вернется. Не умеем мы, товарищ

сержант, им в душу заглядывать. И что с ним сделаешь? Не пустить - так не за что вроде.

А пустить - хрен его знает...

– И что решил?

– Пустил, конечно. Куда деваться, приказ от двадцать третьего. Решил, пусть будет

ваша проблема.

– Наша... ваша... Общая у нас проблема, общая... Давай бумаги, - Лерман взял

протянутые документы, посмотрел и что-то на них пометил.
– Пошлю в Смоленск, пусть

приглядят... От меня теперь куда?

– А в отряд вызывали. Сам понимаешь, иначе к тебе и не зашел бы.

– Понятно. Ладно, бывай. Мне сейчас, кроме твоих, еще кучу дел подкинули.

– Понятное дело, - пожал руку вставшего сержанта Светлов.
– С этим Событием ни

поспать, ни пожрать.

– Это точно, никакой жизни, ни половой, ни общественной, - коротко усмехнулся

Лерман и, уже не глядя на уходящего пограничника, углубился в бумаги.

Восточная Пруссия, г. Кёнигсберг.

Ганс Нойнер, оберштурмфюрер СС, дивизия "Мертвая голова"